Наталья Шапошникова
Депрессия 6
|
|
|
Она проснулась очень рано, и крикнула: «Заха-ар.. Заха-ар!..».
Захар не шёл. Тогда она села на диване, сделав строгое, не терпящее возражений,
лицо, и ещё раз отчетливо произнесла: «Захар!». Никого.
Каждое утро одно и то же разочарование. Проснуться, и осознать, что нет.. ты не
помещик (раз), ты не Обломов (два), и самое отвратительное, Захар то помер
(три).
Как со всем этим жить прикажете..
Так, порой, хочется начать утро под аккомпанемент ворчливого
старика с желтыми торчащими бакенбардами… уу. Знали б вы.
И чтоб суетился. Соскакивал со своей лежанки в сенях, бубухал раскатистым
табачным кашлем, и вырастал немедля в комнате, где в данный момент изволила
пробудиться я.
И чтоб сказал мне друг мой Захар:
«Замаялся ожидать. Он, день на дворе.., изволите завтракать уж поди?!»
А я ему:
«Изволю.»
А он мне:
«Нет в доме ничаво. Кусок буженины остался вон от ночного трапезничанья.»
А я ему:
«А неси свою буженину, собака старая.»
А он мне:
«Щас»
А я ему:
«Захар! Ты как оглобля, скрипишь. И храпишь так, что мочи никакой.»
А он мне:
«Ээх..»
А я ему:
«А что. Захар. Когда мой друг Иван Лапшин прибудут, сказывали?»
А он мне:
«И-йих.. Барин-барин.. Какие уже визиты в Ваши то годы. Как мальчишка всё,
право слово..»
А я ему:
«Молчать, Захар!! Старый ты мерин!» (и хохотнув, бодро сяду на диване,
натягивая свежую сорочку)
А он мне:
«Жениться Вам, барин, пора..»
..Встану у зеркала в тот момент, и обнаружу там массу приятных
вещей.. Например то, что я Барин. Небритый такой весь Барин лет 35-40. С
плохоньким, но поместьем. С кривеньким, но Захаром. И что я вполне так недурён
собой, Барин то. И что, впрямь, жениться мне б не повредило для статуса и
бодрости духа.
И жениться на дуре! Детей нарожали б! И мне отвлеченье, и Захару задел. И стал
бы я мотаться по званым балам, затевая интрижки. А по вечерам семейным пил бы
липовый чай, читал газету, и изрекал периодически, обращаясь к тихой безликой
супруге своей: «А что, матушка.. Зима нынче будет крепкая, морозная..».
А по ночам, как обычно, трапезничая при свече в тёмной кухне, я думал бы
иногда: «Вот приедет мой друг, Иван Лапшин! И всё станет совсем уж славно!»
Повод – это такая длинная штука, типа верёвки.
Повод – это такой тонкий пластиковый костыль, оставленный кем-то у порога, у
распахнутой двери, за которой начинается дорога.
Повод – это рука, застрявшая в сомкнувшихся дверях автобуса, протянутая тебе,
бегущему за ним по забрызганным автобусным остановкам.
Повод – это человек, проснувшийся в три часа ночи, подбежавший к окну,
вглядывающийся в дождь.
Повод – это когда прищепка кусает солнечное сплетение.
это…
это…
Это когда наконец отключается мысль, и остаётся ощущение. Ощущение скажет
«Иди». И надо успеть «пойти», пока мысль не проснулась, и не стала трястись
злобной практичной крольчихой.
Если успеем – будем на месте.
Каждый. На своём.
Большой небесный Батя побрился, похлопал по щекам свежим лосьоном,
брызгаясь на зеркало, прихохатывая.
«Быц! Быц!» — раздалось снаружи.
«Кто?» — сказал Большой небесный Батя, ныряя руками в теплую фланелевую
клетчатую рубашку.
«Кто-кто!!» — проимитировали под дверью.
«Что?» — сказал Батя, нашаривая мягкие тапки.
«Что-что!!» — проорали снаружи.
«А.... э..» — попытался было Батя.
«А ну-ка!!!» — орали под дверью дебильным голосом.
..Батя знал, что промедление ничего не даст, поэтому привычно крутанул опытной
щепотью пластиковую вертушку небесного замка, и дверь распахнулась. На коврике,
разумеется, стоял человек. И его, разумеется, было бесполезно спрашивать сейчас
о таких серьёзных вещах, как «За каким лешим?», «Какого чёрта лысого?» или
«Нахрена?», а потому как человек сиял ярче новёхонького рубля, шумно дышал
распухшим от радости красным носом, и был не способен дать достойные ответы.
«Батя!... А я вот!..» – сообщил человек.
«Да уж вижу..» — сказал Батя, кликая на клавишу электрочайника, который когда
закипает, светится розовым и синим. — «Чаю?»
«Не побрезгую!» — не побрезговал человек, вынимая из под полы пачку печенья
«Октябрьское».
.........
Прошло три недели. По подсчетам небесных статистов, попусту выкипело ровно
тридцать шесть чайников воды.
.........
– Ты это.. Чего не проходишь то? У тебя ж ко мне разговор деловой. Нет? —
наконец нарушил трехнедельную паузу Батя, слегка подуставший наполнять чайники,
и ждать, пока они выкипят. И захотевший уже всерьёз печенья «Октябрьское», в
самом то деле.
– А.. Да не, Бать.. Я просто теоретически..
– В смысле?
– А в смысле, мне нравится, когда ты открываешь дверь.
– И всё?! — занервничал Батя, уже подозревающий, что опять напрасно отложил все
деловые переговоры со всеми остальными оппонентами, три недели назад.. и уже
начинающий понимать, что печенье «Октябрьское» ему поесть опять не судьба.
– Ага. Пока – всё.
– Кхм! — подытожил Батя. — Я могу закрывать дверь, да?
– Ну давай! Удачи, Батя! Буду скучать! – сказал человек.
Батя закрыл дверь, нервно помотал головой, провел рукой по трехнедельной щетине
на щеках, и пошёл бриться.
– Быц! Быц!! — раздалось снаружи.
– Кто? — сказал Батя.
– Кто-кто!! — проимитировали снаружи.
– Что? — сказал Батя.
– Что-Что!! — радостно проорали снаружи.
Сначала, у Будущего нет потолка. И стен нет. И балкона нет.
Однажды, человек находит малярную шапочку, склеенную из газеты, и
говорит: «О. Надену-ка.»
Человек надевает шапочку, и говорит: «Так. Где моя кисть. И что я буду красить?
Видимо, потолок.»
И человек рисует потолок. С потолка начинает капать краска, и человек
обнаруживает, что краска капает на пол. «Значит, тут есть и пол» — говорит
человек.., — «А пойду-ка я к соседям, и похвастаюсь тем, что у меня есть
потолок и пол».
Так, у человека появляются соседи. А соседи — это стены.
Так появляются стены. А стены — это электропроводка.
Поэтому, когда человек, напившись, берет кувалду, и начинает «перепланировку
своего личного пространства», соседям это не нравится. Потому что человек
громко орёт и трясется, задев кувалдой электропроводку, и отвлекает их от
просмотра телевизионной программы.
Тогда, соседи наносят человеку ВИЗИТ. Иногда, они наносят визит по печени, а
иногда и по почкам. А почки — это кровеносная система. А кровеносная система —
это мозг.
Так человек обнаруживает мозг. А мозг — это нейроны. А когда замыкает нейроны,
изнутри головы слышится мысль. А мысль — это: «Тут должна быть дверь».
И человек обнаруживает дверь. А дверь — это ручка. И человек думает: «Кажется,
я дошёл до ручки..». А когда человек доходит «до ручки», он оказывается «на
пороге».
«Я на пороге...» говорит человек.
А порог — это лестничная клетка.
И такая КЛЕТКА — это когда ты не можешь пойти вправо или влево. Это когда ты
можешь пойти только вверх или вниз.
А идти лень.
И тут появляется лифтер-швейцар.
А лифтер-швейцар — это непременные слова «Какой Вам этаж?».
Тут человек понимает, что может выбирать.
Он долго думает, и говорит: «Такой-то..». И лифт везёт человека на «такой-то»
этаж. А «такой-то» этаж — это всегда Эйнштейн вместе с его теорией
относительности.
И тут к человеку в жизнь приходит недоумевание.
А недоумевание — это когда человеческий Ум немножко «недо..». Человек понимает,
что он вовремя «недо..» на предмет того, а какой же этаж был у него ДО вот этого
«такого-то». И выше он поднялся, или спустился ниже.
Тогда в жизни человека появляются окна.
А окна — это объективная действительность. А объективная действительность — это
индустриальный смог, и срущие голуби. А срущим голубям по барабану, на какой
высоте испражняться. Поэтому, всё, что видит человек — это туман и какашки. Это
очень красиво и таинственно. «Интересно, а с каким видом я жил в прежнем
помещении?» — говорит себе человек. Так в жизнь человека приходит озабоченность
«видом». Человек, озадаченый тем, «с каким видом» он будет жить, вновь замирает
«на пороге..», где его снова обнаруживает лифтер-швейцар. А лифтер-швейцар —
это непременные слова «Какой Вам этаж?».
Так как, человек не знает, с какого этажа попал сюда, на «такой-то».., он говорит:
«Мне назад». Тут, лифтер-швейцар, конечно, усмехается и говорит человеку о том,
что лифт не умеет ехать вперёд и назад. Лифт может ехать только вниз или вверх.
Тогда к человеку приходит смекалистость.
А смекалистость — это поиск легких путей. Человек говорит лифтеру-швейцару: «А
куда мы доедем быстрее?». А лифтер-швейцар усмехается в бороду, и задает
человеку ответный профессиональный вопрос: «А сколько вы весите? Если Вы
человек тяжеловесный, то вниз мы домчим быстрее. Если Вы легкий человек, то нам
без разницы, куда. Одинаковая тяга лифтовых канатов».
Так к человеку приходит ещё одна озадаченность. Озадаченность «собственным
весом» в глазах лифтера-швейцара. Человеку, безусловно, хочется иметь вес в
глазах лифтера-швейцара. И в то же время, человеку не хочется прогадать.
«Обслужите меня в том направлении, в котором обслуживаете основную массу
клиентов..» — уклончиво говорит наш, уже смекалистый, человек.
«Вы уверены?» — говорит лифтер-швейцар.
Так к человеку приходит огромная неуверенность. А огромная неуверенность — это
когда люди слишком часто и слишком громко кричат «Я абсолютно уверен!!! Вы
слышите меня??! Абсолютно!!»
Именно так и выкрикивает тот самый человек в тот самый момент.
«Никаких проблем. Сделаем в лучшем виде..» — говорит человеку лифтер-швейцар..,
садится на пол в лифте, и запевает вторым сопрано песню о том, как в Степи
замерзал Ямщик.
«Что Вы делаете» — говорит человек.
«Пою» — говорит лифтер-швейцар.
«Что Вы мне тут поёте?!» — говорит человек.
«Песню про Ямщика» — говорит лифтер-швейцар.
«Но, почему» — говорит человек.
«Обслуживаю, как основную массу клиентов» — говорит лифтер-швейцар.
...И где-то среди тумана и срущих голубей.. всё тихо.. слепые,
плывущие в тумане, дома.. .. крыши, с которых не видно, где там внизу
обрывается здание.. подвалы, из которых не видно, где там наверху обрываются
этажи.. тихо.. и в каждом-каждом доме.. на каждом-каждом этаже.. стоит лифт.. и
в каждом лифте стоит человек.. и смотрит на лифтера-швейцара.. и мерное пение
всех-всех лифтеров-швейцаров сливается в мерный могучий гул.. «Степь да степь
кругом... путь далек лежит... в той степи глухой...»..
И тот город в тумане до сих пор не завалило говном до крыш лишь потому, что
голуби там — трехмерная голограмма.. и какают они невзаправду, а посредством
повторяющегося кадра. .. Такой эффект.
Сегодня ночью.. когда ты стояла на цыпочках.. в светлой пижаме..
на самом краешке подоконника.. и снова молчала.. — был знак.
..рокот пропеллера.. где-то там-там.. далеко-далеко.. где в небо тихо лилась
грязная краска неоновых реклам.. и исчезала высоко над городом.. где-то
там-там... раздалось негромкое «Тр-тр-тр-тр... тр-тр...»..
Только сумасшедший, заслышав «тр-тр-тр...», может закричать «Это ТЫ!!!»..
Поэтому ты именно так и закричала «Это ТЫ!!!».
..Трекотание пропеллера внезапно смолкло... а потом раздалось где-то ближе..
много ближе..
Тогда, ты распахнула пижаму... извини! то есть, окно!.. настолько, насколько
это вообще возможно на лоджии 11-го этажа, учитывая заиндевелость рам... и
процент износа креплений... и прошептала сквозь слёзы: «Это ты...?»
«Это я» — раздалось в ответ совершенно спокойное Чьё-то.
..ошалела.. пошатнулась.. вцепилась большими пальцами ног в подоконник, как
белая птица в пижаме.., чтобы не рюхнуться вниз раньше времени.. до той поры,
пока не услышишь ответ на самый главный твой вопрос:
«Это ТЫ?»
«Да, я, я» — вновь спокойное Чьё-то.
«Ты?!»
«Сспади...»
«Ты?!»
«Заело что ли..»
«Заело?!...» — насторожилась ты.. — «Кое-кто говорит, что ты не бог и не канон,
и не догма.. Кое-кто говорит, что ты смертен.. Он говорит, что ты уже давно Не.
И что давно не можешь летать.. Он говорит...»
«Да бес его знает..» – сказало спокойно Чьё-то. — «Знаешь, думаю, скорее дело в
том, что я слишком давно не летал»
«А где ты был столько лет..»
«Внизу»
«В низу относительно верха?»
«Именно так»
«Я ждала тебя»
«Я в курсе»
«А трудно было sms сбросить?»
«Как я могу что-то сбросить, если я внизу. Сбрасывают что-либо исключительно
сверху.»
«Внизу тысяча таксофонов. Не мог хотя бы позвонить?»
«Я пытался. Я стучал по таксофонам палкой. Я хотел, чтобы таксофоны звонили,
как колокол. Звонко, протяжно.. чтобы их в самом деле услышали. Но, они не
звонят… Понимаешь»
«Понимаю..» — сказала ты, блуждая ищущим демоническим взглядом по пустоте неба
на уровне 11-го этажа. — «Почему я тебя не вижу?»
«Зачем»
«Я могла бы выйти завтра утром в город, и сказать им, что видела тебя этой
ночью»
«Соври. Скажи, видела. Какая разница»
«Я не умею врать»
«Вот видишь. Прекрасно получается. Блестящее враньё»
«Хорошо. Тогда я им так и совру»
«Хорошо»
«А что мне соврать им ещё?»
«Соври им, что я здоров и весел. Соври им, что я помню о тебе. Соври, что я
прилетал и говорил с тобой. Соври про то, что слышала мой голос. Соври о том,
что я грущу. О том, что я много лет провел внизу. О том, что таксофоны не
звонят, как колокол. Соври что-нибудь..»
«А что мне соврать про твоё одиночество?»
«Соври, что я не одинок. Соври им, что у меня есть ты. Соври им, что ты в меня
веришь. Соври им, что ты всегда меня ждёшь..»
«Хорошо, я совру..»
«Хорошо»
«А если я совру им о том, что ты сейчас прижался к моей щеке холодным носом?»
«Не надо про это врать. Оставь при себе»
«Мне соврать, что ты ещё прилетишь?»
«Да, про это соври обязательно»
«И ещё я хочу соврать им про то, что ты однажды останешься насовсем..»
«Слишком откровенная ложь для того, чтобы быть ложью»
«Пожалуй, ты прав»
Ты и Чьё-то помолчали. А утром, когда грязная краска неоновых реклам совсем утонула в мутном белеющем небе.., ты услышала «Тр-тр-тр... тр-тр..».. уже где-то дальше.. всё дальше и дальше и дальше………..
«Ты ушёл?» — спросила ты, спрыгивая с подоконника в теплые тапки.
«Да. Соври им так. Пусть думают, что я ушел.. В западной Сибири антициклон
продержится ещё двое суток.. в Красноярском крае и ненецком округе плюс один,
снег, влажность воздуха 60 процентов...» — ….
Мы думаем, видимость — это мыльный пузыречек. Что видимость пуста и глупогранна...
Видимость — это пузырь, вздувшийся над почти бездыханной рыбой... Это не мрачно. И не противно. Это знамя.
Пузырь как знамя.
Рыба плывет всю свою смешную рыбью жизнь, держа равновесие только благодаря пузырю.. это понятно. Пузырю, затесавшемуся у рыбы меж боковыми плоскими рыбьими костями... Он держит рыбу, только он.. воздух, ничто, пузырь, без смысла.. Но, он — её основа... Её основа – пустота. Пустота – это… одиночество.
Не перебивай. Я вспоминаю, между прочим, твой бред, который ты несла той ночью, а не чей-то другой.
И вот, когда неосторожный забулдыга рыбак хватает рыбу за грудк...
тьфу.. за жабры, вырывает ей глаз, например, крючком.., и швыряет на берег, в
ожидании, что сейчас набегут дети со своим извечным «Тятя!! Тятя!! Наши сети
притащили уже хоть чего-нибудь?! Где эта безмозглая рыба!!?»... и вот тогда...
над рыбой вздымается её, рыбий, пу-зы-рь.... Да... та самая видимость!
Пустота, которая настолько сильна, что носила рыбу по семи морям, и даже
теперь.. стала знаменем.
Почему люди так мало значения придают Пустоте..
Последнее, что дарит миру рыба — свой пузырь! Свою ВИДИМОСТЬ. Потому что её
пузырь такой огромный, что прикрывает изможденное тельце рыбы, в котором не
осталось ни смысла, ни веры, ни любви.... пузырь прикрывает её грустные глаза,
один из которых, кстати, вырван крючком. Не будем об этом забывать.
И вот дети смотрят на то, как играет солнечный луч в пузыре..
прикрывшем умирающую рыбу... смотрят на радужные своды пузыря... и им весело...
Да ПОТОМУ ЧТО ЭТО КРАСИВО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ. Видимость – это красиво!
И детская психика не травмируется. Умирая, рыба дарит праздник детям.
Если что, не держи зла.
И всегда помни, что я всегда люблю тебя. Есть ты или нет тебя. Меня это не
касается. Родился ты или нет. Меня это не волнует. Видишь, какая сила.
Рассветные небеса будут петь тебе песни о моей вечной любви. Услышишь ты или
нет.
Волны прибоя принесут тебе мои простуженные слёзы. Они не заразны.
А чтоб не слишком сладко — чайки будут гадить. Поэтому бери с собой зонтик.
Умоляю.
Запиши на манжетах белой рубашки мои два имени.
Пусть я буду с тобой. Чернилами на льне. Этого вполне достаточно.
На хлопке. На полиэстере. Я не придирчива.
Храни тебя Господи.
Прошли сотни тысячелетий. Моря мелели и вновь наливались влагой.
Чайки дохли, вслед за ними приходили новые чайки. Зонтики дырявились от ветра,
гнулись, но не ломались.. Стирались два имени на белых манжетах рубашки......
стирались временем и дождем, немилосердно. Будь проклят отбеливатель времени.
Честь и хвала отбеливателю времени.
И вот она снова пришла к нему. Пришла из тёмных сырых горизонтов. Сама. Как
обычно.
Она запустила свои тёплые пальцы в его рубашку, долго мягко вела рукой по его
красивому затылку.
«Здравствуй. Ты меня ещё помнишь?»
«Я помню тебя»
«Конечно! Я помню тебя!» — вскричал он, сияя глазами, ловко извернувшись,
пытаясь подсмотреть на манжете рубашки её имя.
«Погоди. Дай-ка, я...» — извернувшись ещё более странно, она изучала его
манжеты. – «Здесь было написано, как меня зовут. Я сама забыла.»
«Тебя зовут Ты»
«А второе?»
«Второе – Моя»
«А.. Точно.» — кричала она, падая с высокого мостика в его плещущиеся светом
глаза. Падая, не цепляясь, без страха.
А потом шли другие сотни тысячелетий. Шли и шли себе. Мимо и
сквозь. Над и под. Шли века в мягких тапочках, цыкая друг на друга, дабы не
нарушать покой двоих. Она целовала его рот молча, вкрадчиво. Его руки скользили
крыльями по её спине, к бёдрам. Её руки обвивали его, прорастали в него
бесстыдно и свято.
А века – да. Века. Шли и цыкали, и спотыкались в своих тапочках.
И лишь иногда она говорила: «Мы так давно не ели. Мы не видели проспекта. Мы не
покупали жетонов. Мы забыли обо всём?»
И он отвечал ей: «Нет. Тымоя. Не поэтому. Просто на земле уже давно нет метро и
проспектов. Мы пережили и метро и проспект».
Расцветали и вяли сады. И снова расцветали. И вяли. И снова. Земля меняла
форму. С шара на спираль, со спирали на плюшевого мишку.
…Знаешь, я слышал, есть один город. Такой город, у которого нет имени. Его на
карте нет. И это очень хорошо, что его нет на карте. Точнее, он есть, но его
никто не может увидеть. Потому что он не группируется в точку. Ту точку,
которой обычно изображают населенные пункты. И он не разматывается в нитку,
которой обычно изображают реки. И он не расползается в пятно, которым обычно
изображают ландшафт. И нет. Он не блуждающий. Он.. как бы тебе сказать
понятнее.. как бы, он – это всё, чего нет.
Люди ведь как обучены. С рождения обучены. Есть – значит, существует. Нет –
значит, не существует. Так проще. Ну, ты в курсе. И уже никто не помнит, и
никто не может сказать с полной уверенностью, что те люди, которые были до..
людей. То есть, родители родителей родителей родителей родителей родителей
родителей родителей….. Короче говоря, никто не может с полной уверенностью
сказать, что ТЕ, которые были ещё раньше всего того, что было раньше, видели и
знали, что «нет» — это не пустое место. Что «нет» — это город. Город, которого
нет. И что «нет» — это много сильнее любого «есть», которое только может
вообразить человек.
Ну, ты же знаешь. «Нет» — самый сильный мир. Почти такой же сильный мир, как
мир рыбьего пузыря, который ты принесла мне однажды. Просто «нет» гораздо
больше и мощнее рыбьего пузыря.
Сколько гениев со всех концов истории, со всех концов земли, со всех возможных
углов взгляда на мир слетались, и будут слетаться на что? Конечно же, на этот
самый сильный мир, который называется «Нет». Ты знаешь энергию всесильнее? Я –
не знаю. Отсутствие чего-либо… кого-либо… вот он… ключ, подходящий ко всем
затворам на всех загадках мироздания. Пропуск в любые врата. Крыло,
рассчитанное на самые сильные встречные штормы. «Нет» — это всё, что у людей
есть, для того, чтобы люди любили жизнь, чтобы люди шли куда-то, чтобы люди на
что-то надеялись, ждали чего-то. Я уже говорил. Все ждущие на одно лицо. А
почему. Ты знаешь? Потому что они все отражают Веру во что-то.
Потому что они познали, что такое «нет», правильно. Есть те, кто неверно
истолковывают «нет», когда им повезет столкнуться с этим самым сильным миром.
Они видят надпись над въездом в этот город — «нет», внимательно читают слово,
разворачиваются, и уходят. Я уже говорил. Некоторые люди имеют свойство
распознавать только слова, которые оформляют собой некие смыслы. И не имеют
свойства распознавать сами смыслы, заключенные в словах. Помнишь, да? Хоть и
тот случай, с вопросом «Как ты?».
Короче говоря, некоторые разворачиваются и уходят. И попадают в ещё один город.
Ты знаешь, что это за город? Дай Бог тебе никогда туда не приехать. В том
городе всё происходит, как во сне. Люди во сне едут в метро. Во сне
разговаривают. И смотрят закрытыми глазами. Во сне пьют. Во сне занимаются
сексом. А когда приходит любовь, там вздрагивают, коротко вздыхают, дрыгают
ногой, и спят дальше.
Понимаешь? Уровни. Мир – слоеный пирог. Люди слышат «пирог», и начинают просто
кушать его. А слышать «слоеный» не всем досуг. Потому что, зачем. Каменный
уголь тоже состоит из слоев. Сотен слоёв тысяч ушедших под землю деревьев,
животных. Но, уголь хорошо обогревает помещение. Им следует топить печь. Или
паровоз. К чему его расслаивать, и ковыряться в нём. Всё верно. Не стоит
ковыряться в структуре мира. Но, надо помнить про слои. Да потому что тогда им
станет понятно, почему они не видят на карте некоторые города, в которых они
же, собственно говоря, и живут. География вообще придумана для того, чтобы
человек не сошел с ума от неопределенности, и чтобы его сознание не расплющило
осознанием слоев, о которых мы сейчас говорим с тобой.
А география – это благо, потому что это объективная действительность. А
объективная действительность — это индустриальный смог, и голуби. А голубям по
барабану, в каком конкретно слое испражняться. Поэтому, всё, что должен видеть
нормальный здоровый человек — это схемы и предметы. Это тоже очень красиво и
исполнено смысла. И схемы, и предметы.
..Она нащупала в небе букву. Буква брыкнулась и захихикала в её
пальцах. Она взяла юркую букву за шкварник, и посадила в свою левую ладонь..
правым пальцем осторожно провела букве по пузу. Буква забулькала, заёрзала, но
терпела.. потому что букве нравилось по пузу. Она водила пальцем по пузу буквы
туда-сюда.. сюда-туда.. молча, задумчиво глядя прямо букве в зажмуренные глаза.
«Буква.. тебе нравится по пузу?» — наконец сказала Она.
«хы.. бугы.. ляляля..» — отвечала буква, шлепая крошечными пятками её левую ладонь.
«А скажи..» — сказала Она. — «Ты глупая буква или умная буква?»
«Хм.. хохо..» — буркнула буква, принимая позу лотоса, категорически отталкивая
щекочущий её пузо палец.
«А скажи..» — сказала Она. — «Ты моя буква или не моя?»
«О.. мца..а..» — заявила буква, опершись ручками на Её линию жизни.
«А скажи..» — сказала Она. — «Ты меня в самом деле понимаешь, как никто
другой?»
«Орр.. Арр..» — мурлыкала буква, щупая Её вены.
«И что дальше?..» — сказала Она.
«Буп.. Буп..» — бубнила буква, нащупав мягкой головешкой то, как толкается
кровь в Её вене.
«Это вена..» — сказала Она. — «Такая река..»
«Тц.. Тц.. Охо..» — говорила буква уже засыпая, обняв тихо её левую ладонь..
«Или страна.. Или это такая страна..» — сказала Она.
«Шпы...хпы...сц..сц...» — швыстела-хвыстела буква во сне. ..её крохотные ножки
и ручки мелко вздрагивали, словно ей снилось, она куда-то бежит.. бежит.. по
линии жизни.. дальше.. к линии сердца.. плутая в крестах Венеры.. мимо Марсова
кольца.. до звезды Юпитера.. тёплой очень звезды.. в ту страну.. куда может
попасть только она.
Только буква.
Обеспечь себя мечтами. Если ты не кретин, конечно. Мечта — это морковка на палке. Ты — тот, кто прёт маленькую тележку, на кОзлах сидит твой Ангел, он держит морковку на палке перед твоим носом, ты идёшь за морковкой.. И не приведи Господи тебе сожрать эту морковку. Хорошо, если у Ангела, на кОзлах, припасен туяс с дополнительными морковками. А если ты, неутолимый тип, пожрал уже почти все морковки, с которыми вы начинали свой долгий путь? А что, если вдоль дороги не стоят извечные старушки с корзинками морковок на продажу? Что тогда делать? Ты же встанешь, как вкопанный. Как дурак, без личной морковки. Будь осмотрителен, о, тот, что с Ангелом на кОзлах.. Помни, морковки жрутся. Если они не из пластика, конечно. Побеспокойся о своём личном арсенале морковок. И никогда не успокаивайся той, единственной, что бултыхается сейчас прямо у твоего носа, указывая путь.
- Вызовите же кто-нибудь скорую!! - кричал Матфей, наматывая
круги, тревожно поглядывая на пятиметровую высоту креста.
- Не надо скорой!.. - отозвался Христос.
- А я говорю - надо! - праведно злился Матфей.
- Едут.. едут.. - сказал один из стражников, недоверчиво глядя за холмы.
- Никто ж не вызывал! - недоумевал второй стражник.
- Я вызывал... - нервно отозвался преступник с креста, стоящего левеее
центрального.
- Падла, кто не изъял у казнённого мобильник.. - сплюнул стражник.
- Здравствуйте, скорую вызывали? - сказал подъехавший врач, отключая на ослике
мигалку.
- Вчера ещё! - психанул преступник с левого креста.
- На что жалуемся? - недоверчиво покосился доктор на казненного.
- Осмотрите сначала вот этого! - закричал Матфей, и поволок доктора к
центральному распятью.
- Я сказал, не надо.. - ответили оттуда.
- Я болен! Я! - крутился преступник с левого креста.
- У Вас там нестерильные гвозди. - изрёк доктор. - Я прижгу Вам зеленкой.
- Хм.. Нестерильные.. - обиделся стражник.
Когда мигалка на ослике доктора умчалась вдаль и постепенно стихла за холмами, Матфей глянул на Христа и спросил с грустью:
- Почему ж ты отшил доктора?
- Потому что я не болен, Матюша.
Садилось солце. Преступник на левом кресте издох. Наконец-то стало тихо без криков "У меня щипет, падла, у меня щипет!". В воцарившейся благой тишине Христос составлял в уме чертежи клавира..
Если ты не видишь пути. Этого, Иного, Обратного..
Если замер где-то в узле собственных переулков..
Если ты на автопилоте.. в небе, сшитом из надежд, вышедших из срока годности..
Если радость твоя всё чаще похожа на смех, и ты уже путаешь эти понятия..
Если чист и прохладен, как пустая комната..
..Смотришь в окно.
Там..
..белый гипсовый лес, забывший силу ветра... Смотрит на тебя протяжно, не
задавая вопросов, как старая сухая фотография.
Там спит твоя Любовь. Спит долго. Немая, вечная, одна. Её никто не нашёл. Её,
наверное, не долго и не упорно искали в этом белом гипсовом лесе.
Яблоки лежат прямо на земле. Яблоки, которые ни откуда не падали. Они просто
лежат там с самого начала.
В самом центре этого леса стоишь ТЫ. Ты что-то слышишь.. Или хочешь услышать, и
тебе кажется.
Чу.. за плотным краем леса двое любят друг друга. Любят бешено. Как думаешь? Это ты? Но, ты отчего-то продолжаешь стоять в центре гипсового леса, распахнув туманные глаза - белые, как молоко.
Чу.. там тихо идёт в горизонт тот, кого ты предаёшь. Тот, которого ты не приглашаешь. А он всё заглядывает в почтовый ящик.
Чу.. играет музыка. Это шальная, ненормальная, быстрая, яркая музыка. Вокруг музыки собрались люди. Они не видят того, кто играет эту музыку, стоя в самом центре гипсового леса. Ты играешь её на длинной тонкой флейте, а флейта всё равно недостаточно длинна, чтобы дотянуться до окраины белого гипса, и сделать тебя видимым.
Чу.. облака летят, как в быстрой перемотке... Это твоя жизнь. Несётся так, что сбивает чёлку и жжёт глаза уксусом. Где у неё рычаги. Где поручень, за который можно вовремя уцепиться, и вылететь, как пробка от Шампанского, из гипса.. превращая твой лес в прыснувшие пузыри..
Тишина. ..и белая твоя гипсовая лыжня тянется вслед за тобой куда-то.., где молчаливый всезнающий Некий наматывает твою лыжню на указательный палец, в такт музыке..