Евгений Никитин 

*** 

Кордоны серых спичечных коробок, в которых люди спят без задних ног и видят сон, в котором столько пробок, как будто в табакерке городок. Они везде стоят: в метро и ЖЭКе, у лукоморья паспортных столов, на Дмитровской на страшном солнцепёке, на площадях средь пёстрых куполов. Зима приходит, как внезапный выстрел, и сразу пробирает до костей; пока еще никто из сна не вышел – все спят, включая женщин и детей.Они врастают в белые доспехи, вдыхая мёрзлых улиц синеву; как стойкие бумажные морпехи, они стоят во сне и наяву. Как будто это души их нагие вершат над ними некий самосуд и ждут, когда сюда придут другие и спящих окончательно снесут. Наутро ничего не происходит; глаза людей – прозрачное стекло. В маршрутке и подземном переходе – сморгни, мой друг, и все уже ушло.

*** 

Музыка погасла наверху. Это неожиданно случилось. Словно меломану-лопуху что-то недоступное открылось. Он на полуслове оборвал пестрых нот невидимую ересь и с тех пор уже не горевал, и остепенился, словно через тонкий слой загадок и ключей, следствий потаенных паутину он увидел в хаосе вещей смыслом осененную картину. В этом состояньи не поют, прячутся, пытаясь все запомнить: этот недоверчивый уют, холод опустелых белых комнат, шепот стекол – что-то о своем, танец запыленного фарфора, стол, обжитый всяческим хламьем, очертанья странного прибора. Музыка ушла сквозь череду дней, сменилась сном и тишиною; если я по лестнице иду, кажется: она еще со мною – помню, раньше каждого жильца провожала – нянька и привратник – и пустые, черствые сердца оплетала, словно виноградник.

*** 

...Я останусь там, где в гости ходят с видом бобылей, где трещат и ноют кости перекрестков и аллей, где летают светофоры вдоль по Бронной босиком, где менты - как мухоморы в красных шляпках с козырьком. Будь хоть с чем-нибудь согласен: жизнь нелепа и легка, а не то герои басен вмиг тебе намнут бока: только гласных и сонорных марш прошел и глядь – оно: всех ведут, как сук позорных, в черно-белое кино. Там, очерчен светотенью, ждет холодный человек – занавешены метелью окна в 21-й век – на его лице не маска, на его лице – лицо, на его башке – не каска, а, пожалуй, ничего. Дальше – больше: эпизоды дел, не сделанных. Уже воспевают их рапсоды на страницах «Грабеже», да и на телеканалах миннезингеры плюют, докажи-ка, мол, каналья, что ты вовсе не верблюд. А тем временем подземка наполняется песком, дети – гречкой или пшенкой, бабы – кровью с молоком: вылезай из черно-белых в мир ван-гоговских цветов и людей оцепенелых; впрочем, ко всему готов. Человек теперь – песочный, пшенный, гречневый, пустой, с красной девочкой молочной, и выходит на Тверской. Над тобою море плещет, под тобой земля гудит, кто-то справа яйца чешет, кто-то слева так сидит.

*** 


Помню, было в сердце белым-бело,
а вчера туда людей намело.
Хожу, слушаю, что они говорят
и кричат, как выводок воронят -
клювы, кости, перья, кровавый пух.
Становишься поневоле глух.
Слух меня подводит, ведь я не вы:
вчера и завтра пересекают швы.
Время поделено на белые лоскуты,
город - на лица, лица на "я" и "ты".
Музыка, шум? Речь или вороний грай?
Мой безответный, скрытный, как самурай,
Март достает мокрое помело.
Жизнь начинается набело. 

    ..^..




Геннадий Каневский 

*** 

что глупых клятв на стогнах воробьёвых, что нежностей в студенческих альковах, что игр в реке, где плещутся лещи... а между тем профессор кастанеда нам лекции читал про кости неба, про тонкие прозрачные хрящи. он говорил о предопределенье. на старческих щеках сквозило тленье, сансары скрежетало колесо, и с нашего огромного потока лишь катя н. сидела одиноко и кратко конспектировала всё. утратив гибкость, старый и отвратный, упёршись в слюдяной и силикатный костяк вещей, забвения ища, листай назад и вспомни эти клятвы, и девичий затылок аккуратный, и нежный вкус копчёного леща. я тоже вспомяну. слезой умоюсь. здесь ныл петрарка, здесь вопил камоэнс, вон лики их таращатся со стен, где на закате - ангельское пенье, а на доске, меж прочих, объявленье: "возьму списать конспекты кати н."

Полине Филипповой 


приходит зима, уходит зима, приходит,
вот и ездишь туда-обратно, как хоббит,
надеваешь траурный воздух мехом наружу,
думаешь "сдюжу или не сдюжу?"
впрочем, думаешь это другими совсем словами,
какими думают коми или саами. 

водитель снимает перчатки, ключ вставляет, греет,
не задумываясь, как лишь человек умеет.
голубь - пешком на свалку, собака - рысью к дому.
кто сказал им, что надо так, а не по-другому?
то-то всегда пугала скульптура "скорбящий гений":
"жизнь животных" откроешь - глядь, это "жизнь растений". 

что ли переверни подушку, выверни наизнанку
куртку, полюби безответно красивую лесбиянку,
от природы скромник, дамам заглядывай в вырез
платья - и попадёшь в первый небесный выпуск:
горчаков - в министры, кюхля - в курную хибару,
я же стою на снегу, за всех один погибаю. 

    ..^..




Валентина Шевлягина 

*** 

...и вот эти все – им по 20 лет, в них под сотню ватт, где у них вопрос, у меня – ответ, но у них – талант, где у них беда, у меня – прошло, поросло быльем, но на что мне это теперь, почто – этот окоем? – Им ночей не спать, им читать тома и еще корпеть, у меня ж в апреле уже зима и тетрадь на треть, у меня – начальство, проект, дела, у меня – сынок, а они – раз в месяц: угли, зола, да опять не впрок, да опять, как Феникс махнут хвостом, - глядь, уже с другим, - а о прежнем писано сто листов, да и Бог бы с ним. Мне же каждый, – словно удар под дых, как стрела во плоть, мне, как ночь, так бредить одним из них, - одарил Господь: годовые кольца от них растить и черстветь душой, телом тяжелеть и легчать в кости, и бывать смешной, и писать вот эту – чуть слово – чушь, и сгрызать кулак. Оттого, что очень назад хочу, а никак, никак...

    ..^..




Juliss 

*** 

Бытие хромает на две,
а порой и на целых три
по полям полынь-полынье,
пустыри, вокзал, упыри. 

серый друг, ты вправду ли сер,
или сед, как ранняя хмарь?
головой качает от бед
седоусый дед-пономарь 

он и раньше был нелюдим,
невелик, как птица кулик
а теперь богоматерь над ним
наклонила девственный лик 

посчитай, как лает фонарь,
как тик-тачит пуля в стволе
как сгоняет кур пономарь
чтоб дремали куры в тепле 

от реки всползает роса
дышит квасом яблочный спас
попроси свои небеса
чтобы их молили за нас. 

    ..^..




Юрий Рудис 

*** 

Открывай рояль,
становись в кружок.
Ты умри, а я
напишу стишок.
Было бы по ком,
не печалься, джан.
Мне вельми знаком
некролога жанр.
У меня их есть,
ай, хорош, хорош.
Про бумаги десть
и казенный кошт.
Ты его не брал,
молодец какой!
Ты его плевал
молодой слюной.
Чем тяжельше гнет,
тем душа легчей,
обломился лед
об твоих плечей.
И поверх земли
ты увидел сам
как мы строем шли
по твоим костям.
И скажу тебе
от моей души.
Умирай теперь.
Хорошо. Якши. 

Девичье 

Умножьте меня, прибавьте,
не отводите взгляд.
Увольте меня, избавьте
от этих ненужных трат.
Давайте купаться в Лете,
сбегаться на крик совы.
Любите меня, лелейте,
ходите меня на вы.
Хотите меня, желайте,
дарите мне небеса.
Когда я взойду, пылайте
на разные голоса,
на русском и на санскрите,
бросая то в дрожь, то в пот.
На жалость меня давите,
берите меня на понт. 

    ..^..




Артем Тасалов 

*** 

День долго угасает: он не хочет.
Но полумесяц поднял свои бивни,
И, оробев, светило отступает,
Последние лучи стеля по полю.
Разбуженные звёзды льются в очи,
И нет конца беспамятному ливню,
Который в забытьи меня теряет,
И выпускает сны мои на волю. 

*** 

Посмотри в свое сердце – в сокровище мёртвого дня:
Свалка детских обид, обожженное солнце любви.
Золотые гоплиты печали идут на меня,
Искромсают опять, и опять мне валяться в крови.
Сотни жизней прошло и опять повторяется то ж:
Ничего я не понял, проснуться опять не сумел.
Неужели январский бессмысленный медленный дождь
Вновь залижет лица опрокинутый в прошлое мел?
И опять умирать, забывая приснившийся сон...
Вот и руки раскинуты крыльями мёртвых надежд.
Словно занавес синий летит на меня небосклон,
Звездный смех устилает неловкую поступь невежд.
Подари мне, палач, не пощаду – игрушечный люфт:
В алый плащ завернусь и успею шепнуть: «я – ничей!»
Херувимам небесным, которые истину пьют
Из бездонных всевидящих веющих Божьих Очей... 

*** 

Свет мой зимний, сквозящий свет.
Вот и стал я гламурно сед.
Хрупкий месяц, хрустальный снег...
XXI на взлёте век. 

А деревня мертва почти.
Вспомни Библию и прочти:
Мне отмщение, Аз воздам.
Ночью очи текут к звездам. 

Ночью спелый хрустит мороз,
Дай мне, Господи, вещих слёз.
Хорошо одному в ночи
К Небесам подбирать ключи. 

Будет утро, а может нет.
Звезды льют запредельный свет
В очи, высохшие до дна...
Исповедуй меня, Луна. 

Утром выйду от снега слеп.
Сало – птицам, собакам – хлеб.
В печь – берёзовые дрова,
С плеч – свинцовая голова. 

Свет повсюду, предвечный свет...
Кто я? что я? меня здесь нет.
Мысль как ветер свежа, чиста.
Чорный шарик скользит с листа. 

*** 

О мой кораблик из ярко-тёплого детства! 
Ты всё так же несёшься 
по талым водам мартовских ручьев 
текущих 
вдоль московских переулков 
тебя обгоняют оранжевые трамваи 
и 
телеленькая 
приветствуют твою неистребимую юность 
рядом с тобой бегут смеющиеся дети 
проклюнувшиеся почки 
человечьего древа 
они бегут по жизни и хлюпают резиновые боты 
они не смотрят под ноги 
еще не знают что скоро! 
очень скоро! 
они обгонят тебя 
свернут в сторону 
и пойдут шагом 
а ты всё так же будешь нестись 
по талым водам мартовских ручьев 
неистребимый и вечный 
как свет и юность 

    ..^..




Владимир Антропов 

Книга 

Казалось бы, уже не лет... -
Страниц не более десятка,
Но словно вложена закладка,
И книга - на твоем столе. 

Там я - застигнут на краю
Отсрочкой, жизнью, остановкой,
Я, растерявшийся, неловкий - 
Не-чтенью должен твоему. 

Тому, что в солнечной дали
Там - что-то дрогнуло проститься
Закрыта горькая страница
И болью душный день облит. 

А в книге - странный смутный долг,
И зимний вечер, и закладка,
И белый, невесомо сладкий 
Угомонившийся снежок, 

И дома старая стена
И мерзнет у окна синица...
И может быть моя страница
Уже не будет прочтена... 

    ..^..




Елена Тверская 

*** 

“годы воды нарастая несла весна”
А.П.Цветков 

Время – не бремя, хотя норовит со всеми
шутку сыграть одну. Кости как ни брось -
лягут не вовремя. Лучше не ставь на время,
чтоб на него пенять потом не пришлось.
Сколько воды утекло, и без дна, казалось,
был водоем - не озером, не рекой. 
Сколько воды утекло, только соль осталась.
Соль этой жизни, остаток ее сухой
вновь растворит вода, да оно и благо.
от горизонта или, может, из-за -
встанешь на берегу - набегает влага
на берег, на небо, на сердце, на глаза. 

*** 

Открытка из Costa Rica 

В Costa Rica – цветные туканы 
И коровы с ушами до пят. 
По утрам гомонят обезьяны 
И бананы трясут, и кричат 

Неизвестные крупные птицы, 
И в канаве под пальмой застыл, 
Над водой выставляя глазницы, 
В ожиданье еды крокодил. 

Ярче яркой открытки – природа: 
Желтый клюв, красный глаз, влажный блеск, 
И высокие горные своды 
С облаками, накрывшими лес. 

А в ногах - синевою без края, 
Мутноват от песка, полупьян, 
Погремушкой волны потрясая, 
Набегает на брег океан. 

Время вкус обретает соленый, 
Как ленивец, жует свой побег... 
Мне приснился под утро зеленый, 
Мягкий, наперво выпавший снег. 

* * * 

Стали крайними. В смысле – старше нет никого. 
И – мороз по коже от того, от сего, 
Станешь крайним, поймешь, а раньше нас не тревожат. 
Станешь дико поглядывать то на дверь, то в окно, 
Крикнешь: папа – тебе ответит эхо одно, 
Крикнешь: мама - в ответ оно же. 
. 
Знаешь, с краю – оно, наверно, в чем-то верней, 
Наблюдать удобней, и видно то, что крупней, 
Например, звезда или башня – пейзаж соцарта. 
Так недавно мы были в сердцевине, внутри, 
Но ушли от центра, начались пустыри 
И края за картой. 

С краю видно, как жизнь извилиста и крива, 
И обрывист берег, коротки рукава, 
Как случайно выпала, чтобы не повторяться, 
Как бесплотно все, чем она на деле жива, 
Как Шекспир заметил: слова, слова, слова, 
Заучи их на память - они потом пригодятся. 

Температура 

Что это там: Лета или Гольфстрим?
Что-то мы только об этом и говорим.
Что ни скажи – об этом или о том,
Все о пустом, хоть бы и непростом 

Теплый Гольфстрим, а течет в холода.
Лета, наверно мертвенно- холодна.
Или наоборот – мертвому что за дело?
Все принимает температуру тела. 

Температура скачет: наверно грипп.
Долго ль Гольфстрим греет – не говорит,
Будет зима ли, лето - не нам решать,
И энтропию лучше не повышать. 

То-то спокойно спать не дают, пока
Неторопливо эта течет река,
Мысли о... чтобы не накликать беды -
Температуре тела и окр. среды. 

***(про острова) 

«И спокойно в свой удел
Через море полетел...» 

А ты все рвешься улететь на острова.
На них, наверное, растет дурман-трава,
На них, наверно, что ни пальма, то кокос,
А у меня от них экзема и невроз. 

А мне твоя уже – родней моей родня,
А ты все ищещь острова, где нет меня.
А там, наверно, белки чистый изумруд
При всем народе из орехов достают. 

А мне ткачиха с бабарихой отпустить
Тебя советуют - тот остров навестить,
И я, наверно, совершенно не права,
Что не хочу тебя пустить на острова. 

Детские фото. 

Фотографии в детстве: удивленнoe личикo,
Или взгляд недоверчивый - скоро вылетит птичка?
Эта девочка с бантом, мальчик с мраморным лбом...
Жизнь исчезла куда-то, не вместившись в альбом. 

Третий год и десятый, вороши, разбирай,
Сколько жизни неснятой, вытекшей через край.
Плыли к Ultima Thule на цветных парусах. 

Жизнь вертелась на стуле, белый бант в волосах. 

    ..^..




Татьяна Осетрова 

Дека декабря 

...
Глоток пейзажа. Утро в духе Цы.
На первое – жаркое, Шлиман, Троя,
"Поэма без героя" – на второе.
Из школьной группы – живы только трое...
Да, впрочем, сами тоже не жильцы.
Все чаще вспоминаются песцы...
...
Остановиться, выдохнуть... Весной
На месте этих лавочек построят
Очередной Макдональдс.
Выходной 
Здесь будет полон детских голосов,
Аляповатых клоунов, которым 
Не выпало сбегать с политчасов
За пивом. 
И в колхоз "на помидоры" -
Не вам на преддипломную спешить. 
И в небо тучей валятся стиши,
В которых мат похож на уговоры.
...
Остановиться, выдохнуть... Смотри,
Здесь даже лужи влюблены в прохожих!
Вот эта – отразила чью-то рожу,
Дорисовав улыбку )
Погляди, -
Живая мастерская отражений!
Росточком-то – не более сажени,
Но крутит листопад на бигуди,
Сворачивая листья... 

Впереди – 
Асфальт, бистро, машины, Маши, Жени...
...
Остановиться, выдохнуть... За что?
Зачем доклады, степени, инъязы?
Качнутся вековые липы, вязы -
И будут падать, падать...
На пальто
Сверчком отпрыгнет щепка.
Пахнет кровью...
Для рифмы очень просится – "любовь"... Ю,
Поверивший в спокойствие, - 
Смотри! 
Спокоен? Любишь?..
...
Выдох изнутри, 
Из самой глубины разбитых легких...
Два бантика – с продленки и нулёвки – 
Спешат домой. А следом – снегири...
...
Остановиться, выдохнуть... Пойдем,
Собой не заслоняй дверной проём
От солнечного све...
Не верю больше!
Мои друзья - в Париже, Вене, Польше,
И мир наш – мониторное стекло. 

Хоть ты твердишь, мол – вот не повезло,
Жила б сейчас!.. 
Живу. 
Кому ты нужен -
Влюбленный в отраженья этой лужи -
В стране, где наша лужа – puddle (the)?
Который год с тобой уже в родстве
Портвейна три веселые шестерки... 
Что? Бросишь пить в Палермо и Нью-Йорке?
...
Остановиться, выдохнуть... Корой
Три месяца застынут. И неделя.
Потом вернутся птицы - коростеля, 
И соловьясь. И каркая, порой.
Зеленые плакаты "Новострой"
Пойдут пастись на главную аллею.
"Я вам пишу..." - и, кажется, старею...
...
Остановиться, выдохнуть... Татьян -
Полным-полно таких по заграницам.
Чуток пожить. Попробовать не спиться,
Пока гардемаринит Харатьян.
Вернуться в Харьков.
Молча взять вина.
Чужой народ в квартире военпреда...
Ну что, немолодая привереда, -
Стакан "Кагора", в Новый год – одна,
И Ларина в кого-то влюблена?.. 

Глядишь на онемевшие ладони.
"За монитором – будущее!" (Sony) 

За монитором – попросту стена... 

-----------------------
Лу Ю - китайский поэт, писавший в жанре Цы
(жанр классической китайской поэзии. 
стихи первоначально создавались как песенно-романсовый
текст на определённые мелодии. чаще 
всего - лирика пейзажного или интимного характера ) 

puddle (англ.) - лужа 

Белая пантера 

Зверь ускользнул. Добычи нет.
Пантера...белая пантера... 

Laser 

боги спят. пора полубогов.
у реки и пары берегов
все опять сводилось к адюльтеру.
лес дремал, дремало озерко...
и с небес пролили молоко
на цветок и спящую пантеру. 

что казниться? с той поры она
призраком бродить обречена,
обходя бамбук и тропы бычьи.
ночь кипит в небесных желобах,
но опять - обидой на зубах - 
перья ускользающей добычи. 

мечется ночная мошкара. 
голод перебьется до утра. 
у Туманья с Кошкой - шуры-муры, - 
хоть сорвись, копытное, в галоп -
стадо недочтется антилоп,
и хвостов – крикливые лемуры. 

...
шаг назад! - охотник ли, брахман -
белый зверь крадется сквозь туман.
что ей тьма - живя в ином регистре!
ветра ямб утихнет на пеан -
Белая Богиня средь лиан, -
кошка, подошедшая на выстрел. 

Про Сибирь 

Молчит картинка с лесником. Луна себя проткнула спицей. Блуждает ночь меж облаков (хоть попиликай, поклавирь!). Камин играет угольком, и очень хочется напиться, но мы, романтики стихов, опять толкуем про Сибирь. Картошка варится уже, и у тебя жена и дети, но нынче кролики резвы, забыв дурацкое: "Не смей!". Мы - две картошки в неглиже - в большом житейском винегрете, и эту порцию, увы, разделят между двух семей.

И будет плыть несмелый свет из приоткрытых детских спален, и будет пахнуть поутру парным - из кухни – молоком. В житейском будничном родстве хватает ссадин и подпалин, покуда манит мошкару сюжетик с хмурым лесником. Но не в сюжете, в общем, суть, хотя и смотрится картинно. Звучит привычное: "Алло", два утра белы бузиной. В политике утихла смуть, на кухне новые гардины, и счастье, кажется, пришло, едва замеченное мной. Ведь я не плачу ни о ком, но вспоминается все чаще, как верность падала на дно, скрипела старая кровать... Сбежит на кухне молоко, лесник в свою вернется чащу, в домишке высадят окно, и рама будет пустовать... И рама будет тосковать по недовыпавшему снегу, по недосказанным словам и недозвону динь-дилинь. А что до прочего родства – к тебе приеду в Сан-Диего, но ты - опять по островам, ласкаешь новых героинь.

И я одна вернусь домой. Опять скажу тебе спасибо за строчку: "хватит пустяков, сперва картошку размундирь!". Медведи крутят шар земной, и я не видела "Транссиба", но вечно тянет мерзляков закинуть строчку про Сибирь.

    ..^..




Ника Батхен 


*** 

В пряничном домике у реки
Время горчит. Убери коньки
Или по случаю, к январю
Встречному мальчику подарю.
Талую льдинку почти за честь -
Целого мира ему не счесть!
Дело капели - точить слезу
В белую пряничную глазурь.
Дело оленя - идти вперед.
Правду пытаю - а он не врет.
Слева на шее - следы ножа.
Что тебе помнится, госпожа?
Белое в белом, хрусти, хрусталь!
Дело за делом, а слово - сталь.
За поворотом моей тропы - 
Сохлые розовые шипы.
...Город мой, башенка да балкон,
Кружево песен со всех окон,
Конная статуя на мосту.
Горбится Герда - а я расту... 

Змеиная Марта 

Опоздание в рай, ма шери...
Гематитовый грай... Говори
"Никогда". 
Покидай города,
Сотвори на двери
Букву "да".
Подари
Маргаритке.
На свитке
Мария.
А в зеркале Ева.
Я была королева-змея.
Мелюзина ли я?
Образина.
Иная.
Не дева.
Жена.
НА меня, ма шери...
Изнутри
Рай обит человеческой кожей.
Слушай шепот прохожий,
Смотри:
Буква "нет".
Аду - да.
Дуй, дуда,
Заливай пламя звуком,
Окрови каравай.
Выбирай - 
Рай.
У Марии горькие губы.
На платочек.
Утри 

    ..^..




Юлия Бондалетова 

*** 

Это я в новый год налегке, на плаву,
эвкалиптовым запахом хвои ведом,
в той, что прежде надежде, на том же плоту,
двухметровым шестом ударяя об пол,
в той же заводи дома, под тот же карниз,
тихо плот заведу в круговой циферблат;
ни вперёд, ни назад, ни наверх и не вниз 
мне не надо – я там, где мне центр земли:
где оранжевым светом горит апельсин
и из тины выходит луна – мастихин,
окуная себя, как весло, в Арарат – 
и я снова под сводом плыву базилик... 

*** 

Вот ангелы - они передо мной...
Но падает строка, задев строкой
cаму себя. Стихи – самоубийство,
разнузданная скоропись витийства. 

Нет правды в них, нет лжи, нет ничего...
А ты, дурак, плюёшь через плечо,
чтоб было всё... Зачем тебе, на что
замученной вселенной млечный шов? 

Маме 

Я расскажу о терпком вкусе покаяний,
когда пройдут все сроки подаяний. 

Я расскажу о терпком вкусе крови,
когда умрут все родственники крови. 

Я буду помнить всё, всегда и вечно,
пока не лопнет шов на небе млечный. 

Я выживу - всегда умрут другие,
и, подойдя к распластанной могиле, 

я поклонюсь тому, кто умирая,
глухим и слипым был, но вёл меня по краю... 

*** 

Где-то между шестым и седьмым позвонком залегло ощущенье ярма. 
Может это зима ледяным кипятком заливает как водкой февраль, 
может это как встарь: полуштоф с табачком и для полного счастья пятак, 
только так - шепотком, разговор в разговор, и уснёт обрусевший Борей? 

Но болей-не болей - поутру холодком вдруг потянет как Духом тепла, 
и когда босиком вплавь худой воробей перейдёт колею от колёс 
и на скользкий откос заберётся бочком, как уставший в морях альбатрос; 
вот тогда мы до слёз, с замеревшим комком немотой перехваченных связок, 
вдруг поймём как глубок этот день, как высок, можно даже сказать - долговязок. 

А прозрачное солнце легло в колею и сверкает лыжнёй по дорогам, 
и грязны неприлично машины в строю и кричат пешеходы: "Ну, прогай!". 

И вернулась простая забота смотреть, как под коркой прогорклого снега, 
из пахучей земли, не боясь умереть, вылезают два первых побега... 

И становится проще и рифма и строй весь январь неслучавшихся строчек, 
но какие себе оправданья не строй - этот месяц один среди прочих 

апельсиновым спасом горит на снегу, незадавшимся солнцем оранжа, 
и в его новогоднюю ночь, ворожбу можно вымолить то, что так важно: 

чтоб дожить до весны, дотерпеть тополей, посадить на балконе табак, 
чтобы быстрым движеньем одеться - и в дверь. От себя не отстать ни на шаг.

    ..^..




Александр Шапиро 

*** 

Когда бессловесной собакой тоска
терзает израненный бок,
мне хочется выскочить из языка,
заученного назубок, 

чтоб лаять лисицам, свистеть соловьям,
дивиться на след колеса –
А что здесь тухлятина лезет из ям
и вытянулись мертвяки по краям – 
все это опять словеса. 

*** 

Я сплю лицом на улице, как будто нету стены. 
То досветла тусуются дворовые пацаны, 
то ветерок набросится, разбудит окрестный парк, 
то в пустоте разносится машины змеиный шарк. 

Поселок стынет полюсом, и минусом станет плюс. 
Я сплю лицом на улице, я делаю вид, что сплю. 
В ночь черную, в ночь белую, полярную, как магнит, 
Я только то и делаю, что сплю, что делаю вид. 

Порнографическая ночка. Нежности обезьян. 
Бесовка тешит ангелочка. В Инну впадает Ян. 
Я сплю лицом на улице, на шлюхе прелюбодей. 
Бессонница милуется со сном в пустоте моей. 

Машина возвращается. Змея уползает в лаз. 
Картинка не качается. Ночной ветерок угас. 
Шпана к утру обкурится, обколется, сгинет гнусь. 
Я сплю лицом на улице. Не верится, что проснусь. 

Московские стансы 

Если б ветер поверхность слизал, 
если б видимость стала нерезкой, 
сквозь Москву проступили б леса, 
как лицо на осыпанной фреске. 

Полустертые камни висят 
в небесах, на весу приосанясь. 
Сквозь Москву прорастают леса – 
угадал записной иностранец. 

Сквозь базар, толковище, торги 
небеса прорываются течью, 
проступают верхушки тайги 
и гудят москворецкою речью. 

Это просто такая среда, 
где чужой со своим одинаков. 
Сквозь Москву пробегают стада 
кроманьонцев, косуль, кадиллаков. 

Это воздух такой, кислород, 
что летят сизари мимо цели, 
и деревья дешевых пород 
оплетают корнями туннели. 

Сквозь Москву прорастают леса, 
красота образуется через 
одичанье. Турист записал 
эту несообразную ересь. 

Мы пришельцы во граде своем, 
в чащах из кирпича и гранита, 
где воитель пронзает копьем 
замечтавшегося московита. 

*** 

Сегодня я один справляю Рождество,
разъехались друзья.
Приходится признать, что мы – ни для кого,
да и не для себя. 

Уже ни для кого, душа моя, прости,
признаний не неволь.
Считал своих друзей – дошел до десяти.
Потом вернулся в ноль. 

Сегодня я один, и ты со мной одна,
и мы не говорим.
Мы думаем о том, куда глядит луна
лицом своим вторым. 

*** 

Е.Т. 

Диск новый, звук расчистили. Земляк,
певец из нами брошенной земли,
грустит о море. Он бы не терзался,
когда бы просто поселился рядом. 

Здесь моря хоть залейся. Океан
не пуговка: и хошь, не потеряешь.
Вон он стоит под окнами, занудный, 
сердитый и слезливый, как старик – 

и боги ведь бывают старики.
Их вечный гул несносен нам, как шум
заезженной, царапанной пластинки.
На ней и музыки не разобрать – 
лишь чайки, что девицы на подпевке,
отчаянно «Земля», – кричат – «Земля!» 

*** 

Шоппинг-баллада 

И все, что ни приносится, -
все психи эти жрут. 

Высоцкий 

Белый бетонный
бесконечный блок.
Белые стены.
Белый потолок.
Газовые люстры
словно облака.
Сахарная музыка
льется с потолка.
В это здание 
мы идем 
на свидание
со шматьем. 

– Уважаемые покупатели!
Знаете ли вы,
что используетесь в качестве
дармовой жратвы? 

Словно дети
войны,
наши вещи
голодны.
Сожрут
враз
– ах, жуть –
вас.
Зашли вы в помещение,
разбежались врозь –
и поглощение
началось. 

Здесь разверстые ботинки
страшны.
Пожирают низ блондинки
штаны.
Пестрая блузка
голодной змеей
раззявив, где узко,
напяливается на нее.
Мужики,
в нутро к нам не хотите ли? –
скалят пуговицы пиджаки
и кители.
Глазом матовым
человекоряд
голодно осматривает
фотоаппарат.
Разевает пасть
– гоп-стоп –
как зевает всласть
лэптоп.
Кто к нему притопает,
он того и лопает. 

И так далее.
До конца.
По наступленье темноты
легко пустеют комнаты
торгового дворца. 

Расходятся по свежей стуже
свеженькие упыри,
обвешанные снаружи,
опустевшие внутри.
Где теперь их головы,
их сердца, их сны?
На вечный вещный голод
осуждены
обернутые дыры,
одетые тела –
вампиры,
вампиры,
вампиры
барахла. 

Детский стишок 

Если, чуть повременя,
все-таки воскресну я,
лучше не пускать меня
в Царствие Небесное. 

Я там что-нибудь пролью,
выроню, изгваздаю –
как вот и сейчас стою
над разбитой вазою... 

*** 

Любовью пусть зовется апельсин.
Оранжевый и свежий. Из любви
возможно выжать сок и залпом выпить.
Любовь вкуснее с толстой кожурой.
Слова годятся всякие. Вы тоже
любовью называете любую
безделицу: как собирался дождь,
а вы пошли гулять и целоваться
над озером, где камыши да чайки
о ней, родимой, пели. Апельсин
в руках у господина на скамейке
стрелял опасной солнечною струйкой,
и бабочка, мальчишкой на качелях,
раскачивала крылышки свои. 

*** 

Женьшень есть корень жизни. Жизни-шизни.
Жизнь принимают внутрь после еды,
густую тошнотворную микстуру.
Три раза в день. С утра, на остановке,
три раза вынь мобильник: показалось.
Все три – обманка: еле слышный звон
родится из ветвей, из проводов,
из разговоров. Лишь тебе и слышный.
То вдруг знакомо запоет в кармане,
чужом. То вдруг как будто промелькнут
ее глаза, то вдруг ее духами
повеет от закрытой мусульманки.
Лови, вдыхай, теряйся, чукча-гекча,
пока автобус заплутал в пути.

    ..^..




Светлана Антипченко 

*** 

не заметивший брода на границе морей, 
выползай на свободу из своих букварей, 
посмотри и послушай, как в посмертном бреду 
по воде, как по суше, иноверцы идут 
без обрядов и гимнов, без пророков и плах, 
безобразно другие - о когтях и крылах, 
над сиреневой топью - изумруд, бирюза - 
от картины подобной отвернёшь ли глаза? 
и, чураясь, прошепчешь: "не зовёт, не влечёт"? 
и отправишься к печке, поплевав за плечо, 
чтобы нынче же ночью от обиды кричать, 
вспоминая, как прочен сей замок без ключа... 

песнь музы 

разведи костёр,
завари мне мёд,
если взгляд остёр,
если голос твёрд, 

если ждать невмочь,
ай, напиток свеж,
только знай, что ночь -
это мой рубеж: 

ни разгула всласть,
ни покорных жён -
здесь чужая власть
и закон чужой... 

на один глоток,
на шажок-другой
отвори поток,
разбуди огонь, 

только будь готов -
сотни лет спустя
тень твоих следов
призову под стяг - 

под зелёный мирт
на кольце луны,
чтобы сделать мир
навсегда иным. 

совсем другая история... 

в ночь запрягали алые паруса 

девушка 
штиль 
спит на плече коса 

многих пленила станом красой косой? 
девица имя верно твоё Ассоль? 
... 
думаешь словом сладким меня сманил? 
штиль ненадолго - буря идёт за ним 
если и впрямь ты как говорят умён 
знаешь ты много разных моих имён 
... 
с резким ответом как не умерить пыл? 
многих я помню многих уже забыл 
кто-то недавно кто-то тому уж лет 
нет незнакомка твой не нашёлся след 
... 
мне всё едино - Грей ли Садко Синбад 
в этих широтах я - лишь твоя судьба 
видишь над морем тени ночные скал? 
лучше подумай там ли меня искал? 
... 
дева как персик - спелый не вечен сок 
время потянешь - юность уйдёт в песок 
вспыхнут морщины косы падут с плеча 
в чёрном зачем ты шла жениха встречать? 
... 
многим я дева многим уже карга 
временем быстрым глупо меня пугать 
я уж не помню долго ль тебя ждала 
станет могилой милый тебе скала 
... 
ночь на исходе холод идёт с небес 
горько и страшно мне что с тобой что без 
где моей милой голос плечо крыло 
к ней моё сердце слышишь меня вело 
... 
дважды мерзавец дважды пустой глупец 
сколько в дороге ты прихватил сердец? 
не торопился вот и плати сейчас 
перегорела милой твоей свеча 
... 
как мне поверить чёрным твоим словам? 
милую старость разве к тебе свела? 
в самом расцвете ей бы привольно жить 
что за причина смерти её скажи? 
... 
сколько же можно молча тужить одной? 
нынче нырнула с этой скалы на дно 
думала милый сгинул давно в пути 
если не веришь лучше в меня вглядись 
... 
милая вижу шаг твой олений скор 
бледные щёки 
тихий очей укор 

знаю манила 

слышу меня звала 

здравствуй родная здравствуй моя скала 

история одного дурака 

я фонарщиком был от зари до зари
в переулках бродил проверял фонари,
что жара или лёд листопад звездопад?
- я таким переменам лишь рад 

повстречал старика на вечерней заре
если память не врёт - в январе-феврале
удивился - мороз в этот год - просто страх
а старик на снегу у костра 

эй старик шевелись - календарь к февралю
отморозишь чего - я ему говорю
твой костёр - говорю - февралю не чета
только он не слыхал ни черта 

посмотри - говорит - замечательный вид
трёх заснеженных улиц - он мне говорит
неужели средь множества божеских дел
совершенству бывает предел? 

поднимайся скорей от февральских ветрил
отморозишь чего - я ему повторил
но старик мне опять - совершенство, мол, бог
от мороза умом занемог 

не поднять старика - лишь обида и злость
но в безумных словах разобрать удалось
что не видно февральских красот по заре
а вокруг недобор фонарей 

и пошёл к фонарям я как будто нагой
первый просто зажёг и заправил другой
идиот - думал я - недоумок святой
подавись ты своей красотой 

я вернулся к нему через десять минут
и с собою принёс словно ношу вину -
пусть работа была и чиста и быстра...
только нет старика у костра 

я зачем-то его попытался найти -
нет следов у костра нет следов по пути
только снег - совершенство средь, вроде бы, дел 

словно ангел во тьме пролетел 

кто-то скажет - с тех пор я немного дурак
как настенет зима так брожу до утра
даже если повсюду - куда ни смотри
жёлтым светом горят фонари 

история одного ученика 

рукою твёрдой резцом ли маслом
кроил я мрамор холстину мазал
творец - я думал - художник вольный
и был как дурень собой доволен 

намедни в двери стучался нищий
его ссудил я плащом и пищей
спросил он - кто ты? я рёк - художник
в делах в работе...
в ответ - я тоже! 

пожуй ка хлеба отведай мяса
- я словно дурень над ним смеялся
а он капустниц лепил из хлеба
и выпускал их в пустое небо 

сказал - не бойся
шепнул - удачи 

а я подумал - что это значит? 

... 

не слышу мрамор не верю краскам
уж сколько хлеба извёл напрасно 

истерзан болью 

измучен снами 

теперь я понял
теперь я знаю 

*** 

на стене замерла 
кошка 
рисовали её 
чёрным 
глаз печальный на вас 
скошен 
и послать бы её 
к чёрту 
у стены не боясь 
смерти 
воробей расклевал 
крошки 
нарисуйте кота 
дети 
подарите его 
кошке 
пусть гуляют вдвоём 
с кошкой 
по кирпичной своей 
кладке 
в одиночку гулять 
тошно 
а вдвоём даже здесь 
сладко 
не догонит собак 
свора 

будет наша любовь 
вечной 
подожди за углом 
дворник 
пусть наступит у нас 
вечер 

    ..^..




Евгений Коновалов 

Из цикла "Античный дневник" 

* * * 

Кто виноват? - Ты сам. - Что делать? - Жить. 
В распахнутом и молчаливом небе 
нечёсаных ветвей. И ворошить 
корнями землю. И пока над нею 
неповторимый день сочится сквозь 
тюль занавесок - на безмузье - грека 
какого перечесть или в мороз 
у дома лёд колоть. В деревне редко 
отыщешь дворника, полно зато 
синиц - открыть окно, пшена плеснуть им, 
яйцо - себе, покамест Геродот 
о доблестях Платеи поветвует. 
И вольный житель пошехонских нив 
уже идёт по зёрнышку науку 
со школярами грызть, а в перерыв 
иной работой на кефир и булку 
скопить деньжат. А то и пир держать 
под вечер, или грацию младую 
объятьями и вздором забавлять, 
Венеру с Дионисом чередуя. 
И тем задуть неповторимый день, 
свободой и трудом обожествлённый 
настолько, что и в лабиринте стен 
обшарпанных отчётлив гул солёных 
Эгейских волн... И до чего ж ярка 
и благодатна жизнь! А смерть - не к спеху, 
где Антисфен у нищего ларька 
закусывает сумраком и смехом. 

  <Из Архилоха> 

Долго плясал Чудозвон и цветистые образы низал, 
а поскоблить - к одному сводится мудрая речь: 
"Всё в этом мире - торговля. Аркадия шерстью овечьей 
славится, Исмар - вином, Аргос конями богат, 
служат наёмниками кровожадные горцы Эвбеи, 
песня поэта - и та лаврами награждена. 
Будем же веку покорны и раз уж дано продаваться 
каждому - ложем, копьём или советом благим - 
цену достойную требовать должно при этом. А если 
важный товар - клевета, то, не гнушаясь ничуть, 
вдвое проси - под предлогом того, что свирепые Керы, 
как до них дело дойдёт, долю свою заберут". 

Так не взыщи, Чудозвон, что хорошим плевком и презреньем 
речь я твою оценю - плата и то велика. 
Ни благовоний, ни мирры не знать мне, на трапезе пышной 
вряд ли телячья нога в горле застрянет моём - 
вот и считай на здоровье меня простаком (или лохом, - 
кажется, кличкой такой скифы поныне хулят), 
только не думай выказывать это мне словом ли, жестом - 
быстро найдёт Архилох, чем угостить мудреца. 

  * * * 

  Exegi monumentum aere perennius... 

Штриховка мартовских берёз, 
обрубки лип. 
В канаве - комьями навоз, 
а рядом - сыпь 

бычков, бутылок. Синька луж. 
Землистый снег. 
Полотнища белья и душ 
капели. Бег 

прозрачных, редких облаков 
над цепью крыш. 
И в небе тонется легко - 
когда молчишь... 

Родиться, верить, умереть - 
всё лучше, чем 
ковать изменчивую медь. 
О рифмаче 

на этом - хватит. И опять 
взгляни туда, 
где всё отчётливей закат, 
темней вода. 

    ..^..




Сергей Шоргин 

*** 

Открылась дверь скрипучая с натугой,
Оттиснуты печати в паспортах... 
Весь переход давно засыпан вьюгой,
И так белы ушанки на кустах. 

Не каждого пропустят на границе -
Устроены проверка и отбор,
И на кордоне зорко смотрит в лица
Внимательный и бдительный майор. 

А за спиной товарища майора - 
Замшелый столб, заржавленный флагшток...
Идите, говорит он, вдоль забора,
А мы за вами проследим чуток. 

Да, повезло. Пустили нас сегодня,
И мы идём в обычной суете
Из хмурой темноты предновогодней
К желанной - новогодней! - темноте. 

Идти туда недолго. Хватит силы.
Мы будем там, наверное, к утру.
Мы здесь покинем всё, что раньше было.
Мы там найдём такую же муру. 

Но не сравнится жалкая неволя
С охотой к перемене лет и мест!
А там - нас не догонит пуля в поле.
И Бог не выдаст. И Свинья не съест. 

    ..^..




Людмила Владимирова 

*** 

не выходя из комы 
блуждай в седых садах 
где дом давно искомый 
плыл на семи ветрах 
не входя из моря 
из пены маяты 
живи с пустыней споря 
в пустыне немоты 
там будет пучеглазо 
и пристально луна 
следить за бледной вазой 
на паперти окна 

    ..^..




Юлия Драбкина 

*** 

у что ж, давай играть в молчанку, ты ведь и так давно молчишь. 
Мне неуютно наизнанку и холодно, и голо. Слышь, 
остаток от полфунта лиха приберегая на потом, 
дай выдохнуть, чтоб ночью тихо уйти (с надломанным хребтом )
куда-нибудь, не зная брода, чтоб только не на коновязь
попасться. Лунная рапсода чтоб не глушила, а лилась,
чтоб, как в конце плохого фильма, вдруг чья-то грубая рука - 
за шкирку, лбом, о правду, сильно, врубая в смысл, а пока 
еще пожить, стеною литер оберегая естество, 
махнуть на все – и к брату, в Питер, и там поплакать у него,
нести, что впору застрелиться, не быть язвительной и злой, 
не ныть, как это много - тридцать, а обдирать - за слоем слой – 
все лишнее, как удается, трудов не умеряя прыть 
(веревочка-то вьется, вьется, а кончику, поди, не быть...);
доверить всю клавиатуре неугомонных пальцев дрожь, 
рубаху рвать, что, мол, в натуре, меня так просто не возьмешь,
что каждому дано по вере и будет счастлив, кто смирён,
что Бог совсем не злонамерен, а просто очень изощрен *;
метаться, трепыхаясь птичкой у чувства в сдавленной горсти,
платить натурой, безналичкой, и не проспать, не пропустить,
как ночь, своей рукой упругой по небу выведя вердикт, 
на крике с длительной потугой меня под утро возродит. 

    ..^..




Олег Горшков 

Тотем 

...Начнешь читать стишки, и вязнешь в дне сурка. Какого ни открой хваленого пиита – опять одна к другой цепляется строка, графических цезур не ведая. Пилите, пилите, шура, всё, что в голову взбредет – способен ли, и впрямь, себя изживший столбик вместить поток словес, когда, простите, прет ращенным словарем, как плесенью из колбы? Конечно, в том есть свой прозренческий исток, вернее, нетерпеж очнувшегося бога, водящего рукой, презревшей рядность строк, ну, может, есть ещё, отчасти, не намного, на сущий пустячок тщеславья, и звонок: внимание – «свои», из тех, кто рубит тему – не важно, что строчить, но слабое звено одно - не стать жрецом новейшего тотема стихосложенья, чей закон – повествовать, чья мудрость – прятать всё, что выдает волненье, быть где-то «над» собой, перебирать слова, сквозящие хандрой, усталостью и ленью того, кому любой секрет вращенья сфер известен, кто давно их музыку продольным сечением разъял, как скальпелем, в строфе, и потому, теперь непоправимо болен промозглой пустотой избытости всего, когда, куда ни ткни – всё мерзость, хлам и рухлядь, и дребезжит звонок – встречайте "своего", поэзия его угрюмая старуха-филологиня, он и сам имеет вид, вполне надутый – тронь, и желчью всё забрызжет, и, кажется, его в конце стишка стошнит, и он тотчас помрет с презреньем к жалкой жизни...

    ..^..




Валерий Прокошин 

Андрею Коровину 

Если к Черному морю однажды приехать – больным, одиноким, расстроенным, если моря не видеть, а лишь представлять, словно Морис Дрюон. Пить весь день, пить весь вечер, всю ночь коктебельский коньяк с непутевым Коровиным, вспоминая всё время другую Итаку – советских времен. Мы там были и пили – по три шестьдесят две, в обычную русскую складчину, но с французским душком были речи, и мысли, и помыслы все: революция, родина… только потом вечно скатывались в азиатчину: всё про женщин, про баб, про блядей, и какой, мол, дурак Одиссей. Мы там были на этой Итаке, скажи, мы клялись, что не будем такими же, если что – не вернемся ни к падшей жене, ни к пропащей стране… Если к морю приехать больным, постаревшим, короче, с затасканным имиджем – в темноте это Черное море по черному черным вдвойне. К опустевшему берегу, дикому пляжу спускается пьяная улица: кто там голый по пояс стоит? Отвернусь от его наготы. И на счет раз-два-три повернусь и увижу, что море совсем не волнуется, что его не волнуют ни Понтий, ни Понт, ни чужие понты.

    ..^..




Татьяна Путинцева 

Дуры. (Аналогия) 

- Сюда, мой дорогой. Вот мой сюрприз. 
Не особняк, но стиль в нём виден сразу. 
Ни слова. Здесь сегодня вы - маркиз, 
А я - ваш паж - жду вашего приказа. 
Взгляните, милый - сервирован стол... 
Ваш кабинет - табак, сигары, трубки... 
ЦарИте, dear. Ну же, на престол! 
И прикажите мне наполнить кубки. 

- Ползёшь, Серёга? Ну, ещё чуток. 
И отдохнём. Я знаю тут местечко: 
Сараюшко - всего-то с ноготок, 
Запасены дрова и рядом речка. 
Согреемся, пошвыркаем чайку, 
Да и покрепче что-нибудь найдётся. 
Пристроимся поближе к огоньку, 
И так-то славно нам с тобой всхрапнётся... 

- Любовь моя! Как ласковы глаза, 
Как хороши. И как изящны руки. 
Вы мне - родной, позвольте Вам сказать, 
Я б не смогла перенести разлуки. 
Как я люблю в Вас эту дерзость, страсть, 
Во всех порывах сдержанную силу. 
Я б Вас навек хотела бы украсть 
У всех людей... Целуйте, милый... Милый... 

- Ну, отогрелся? А! И засопел. 
Ещё налить? Чего разулыбался? 
А ну, пусти! Ты, малый, опупел. 
Ишь, что творит-то. Ишь, разбаловался. 
Ну, дай-кось я покрепче обниму... 
Ох, батюшки! Ох, в глазыньках темнеет. 
Пусти чуточек, я тулуп сниму - 
Пускай меня Серёженька согреет... 

- Ни с места! Встать к стене! Зажгите свет! 
Как Вы могли? Какая низость, Боже. 
Идя сюда, я дамский пистолет... 
Чтоб защитить Вас, если кто... И что же? 
Увидеть, как ласкавшая рука 
Из сумочки, таясь, крадёт купюры, 
Снимает перстни, трогая слегка!.. 
Что я за дура, Боже! Все мы - дуры. 

- Зараза! На! И вот ещё. Приляг. 
Смотри, чего удумал, окаянный. 
Ты у кого тащить затеял, враг? 
Ты - у своей же бабы, дурень пьяный. 
Да я тебе ж бы справила тулуп, 
Тебя бы расфуфырила, как принца. 
Теперь - шалишь, бродяга. Всё. Отлуп. 
Ищи другую дуру для гостинца. 

- А впрочем - вот, возьмите. И прошу 
Не беспокоить впредь меня своим визитом. 
- На, подавись. Я вдвое сгоношу. 
С тобой не знаюсь боле, с паразитом. 
------------------ 

Они и своенравны и вольны. 
Обеим им знаком порыв ответа. 
В любви и возмущении равны 
Старуха-нищенка и дама полусвета. 


    ..^..