Геннадий Рябов
стихи
***
- Ты не смотри, что я пьян с утра горьким вином утрат.
Пусть я всего лишь убогий страж здесь, у церковных врат.
Но за оградой, гляди, кресты - я тут не зря при них:
чувствую то, что не знаешь ты, в участь твою проник...
Грязный бушлат, борода в репьях, рассечена скула.
- Денег не суй! Убери их нах... - он прикусил кулак, -
В общем, короче, мужик, пойми: коль, дожив до седин,
не научился дружить с людьми, так и живи один...
В мятую кружку я бросил рупь. И пошел стороной.
Жить одному ли, смерть на миру - мне уже все равно.
Пьяный загородил тропу.
Рвет бушлат на груди:
- Слышишь, мужик, не ходи в толпу!
Миленький...
Не ходи
..^..
*** ...небо бездонно, будто твои глаза.
Озеро розово.
Лес голосист и тёмен,
словно не лес, а какая-то кин-дза-дза:
каждое "ку" отмечает шажочек за
грань, за
которой я уже похоронен.
Раз. Это первое слово и первый шаг.
Пять. Это буквы: книжка, где Таня плачет. Мячик плывет, никуда еще на спеша (это потом дворовые кореша выловят и запинают - а как иначе?).
Семь. Это школа.
Четырнадцать - комсомол. Что нам идеи? Борьба - лишь с упрямой прядкой. И у подъезда целуемся мы украдкой. Мир - это ты. Остальное придет само...
Противогаз. Строевая. Отбой.
Ку-ку.
Палец, хотя и с трудом, привыкал к курку. Приплюсовала двадцать лесная парка: плац, гарнизоны, дежурства, подъем... В запарке я опоздал перо приравнять к штыку.
Скоро полста.
Ни армии. Ни страны.
Ни сожаленья о прожитом. Где же кружка? -
надо залить эту вечную резь в боку.
Жизнь - лишь отрывок в сплошной череде "ку-ку":
каждый из нас сидит на своем суку.
Каждый его и пилит.
Не до верхушки...
Сколько еще любить мне, скажи, кукушка?
Ку...
Только звезды светят из глубины.
..^..
*** Утро.
Столица хоронит тирана.
Лица в слезах, суета, кутерьма...
Граждане Рима, мне больно и странно:
вы в одночасье лишились ума.
Я говорил ему: Кесар, не надо
в боги стремиться и рваться в цари,
ждать поклонения глупого стада.
Друг мой, одумайся... Или...
Умри!
Всем узурпаторам место на свалке!..
Он мне в ответ, затихая:
"И ты?..."
Что ж, вы,
рабы,
причитая по палке,
мертвому волку несете цветы?..
..^..
НЕ ВЕДАЯ СТЫДА... Берется разный сор, которым голова забита поутру - бессонницы подарок.
Початая бутыль, бокал, свечной огарок, банальные слова, опавшая листва, остывшая любовь, тоскливый адюльтер, походный чемодан и новая дорога...
И ты, считай, поэт.
Ты - лирик.
Если строго - стареющий пердун времен СССР.
А то возьми газет подшивку за полгода и с первой полосы заглавия сдери.
Израиль, Хизбалла...
не тронь прогноз погоды!
...убийство в кабаке, довыборы в Твери, грузинский беспредел, хищения на стройке, про цены на бензин поведал Герман Греф...
И ты - поэт-трибун.
Прожектор перестройки.
И твой последний шанс - вступать в КПРФ.
А вот еще прием.
Цитатку из великих немного переврешь - и будет в самый раз.
Я - памятник себе.
Подобный дискурс дикий уже не плагиат - зовется "парафраз".
Побольше странных слов: лещадка, аневризма, герилья, гистрион, саврас, епитрахиль, вампука, брандахлыст...
И ты почти что признан.
Хоть пишешь, говорят, заумные стихи.
Не бойся слова "хуй". Забудь про запятые. Беги от падежов - поэту не к лицу.
Будь проще сам. Слова используй лишь простые. Всех прочих посылай. По маме. По отцу...
И станешь маргинал...
Ни лести, ни обмана искатели корон чураться не должны.
И, дабы не прослыть навеки графоманом, на подиум ступай -
и скидывай штаны!
..^..
*** ...Ты уезжаешь.
Здешний недобрый мир не по зубам принцессам хрустальных сфер.
Вот договор. Вот палец. Вот нож. Возьми.
Ставим автографы.
Каждый - в своей графе.
Ты расписалась в праве решать самой.
Я подписал вердикт о своем стыде.
Ты уезжаешь -
в небо, к себе домой, чтобы забыться в суетной чехарде.
Мне остается в горы податься лишь -
где на Лушань глядел и грустил Ли Бо.
Как ни торгуйся с роком, продешевишь.
А у любви цена - лишь сама любовь.
Не дотянуться.
Даже с земных вершин.
Даже подпрыгнув, с неба не снять звезду.
Подпись чернеет, теряя гемоглобин.
Я безнадежно жду.
..^..
*** Вечер - мне невмоготу - холоден и мглист.
У подъезда на посту дряхлый сталинист.
Понавесил орденов на худую грудь.
Пьет дешевое вино, заливая грусть.
За полвека старый хрен растерял семью.
Как на службе:
каждый день сядет на скамью,
и - преградой от врага - не дает пройти
деревянная нога поперек пути.
Это он сейчас никто - перечень утрат.
А когда-то знал, за что будет умирать.
Без вина теперь ни дня:
лечится от ран...
Он счастливее меня - этот ветеран.
..^..
ПИРИФЛЕКТОНТ Борей затих. Его сменил самум.
Мы смотрим - и не верится самим:
горит река, несущая триеру.
Но кормчий не глядит по сторонам
и строго не велит вертеться нам -
радетелям за истинную веру.
Я оглянулся -
прихоть дурачка -
поведайте, куда теперь и как
шагать окаменевшими ногами.
Аллах велик. Четвертый Рим в огне.
От ужаса мурашки по спине,
и не сглотнуть, и губы - как пергамент.
За нами - словно лава горяча -
лавина разъяренных янычар
сметает все количеством несметным.
Они летят над пламенем, смеясь,
не понимая родственную связь
со всем пока еще живым и смертным.
Пусть каждый, обнаживший ятаган,
допущен Всемогущим к сапогам -
не миновать ему своей юдоли:
в раю уже разостлана кошма,
забвением закончится кошмар,
и ветви сада спрячут всех от боли.
..^..
***
Бескрылый архангел, крылатый ли бес
застыл в неестественной позе:
стеклянною пулей, слетевшей с небес,
пичугу расплющило оземь.
Пернатый комочек. Небесный шалун.
Ни дрожи в изломанном теле.
Зарыли в лесу. Где громадный валун
под лапами сумрачных елей.
Гранитный, подернутый мхом обелиск
пусть будет посмертной наградой
тому, кто однажды решился на риск
взлететь над грозою и градом.
И можно отныне не тратить слова
герою, почившему в бозе.
Веранду стеклить.
Огород поливать.
На грядках копаться в навозе.
..^..
***
Вот ведь собачья жизнь!
Снова хозяин спит - скрючился под дохой.
Вечером был бухой. Я же теперь - терпи. Как же, карман держи!..
Ну-ка, вставай! Подъем! На пол доху стяну. Валенки принесу.
В зимнем седом лесу я с тебя сон стряхну - мы побежим вдвоем.
К дому свернет тропа. Глубже дыши. Терпи. Тяжко? Болит стопа?
Это тебе не спать, и не текилу пить, и не стишки кропать.
Ты поколи дрова. И приготовь жратву, как закипит вода.
Прочее - ерунда. Сущее - наяву. К дьяволу все слова.
Богом тебе не быть. Лучше сомкнуть уста пьяному бегуну...
Я же пойду всхрапну. Боже, как я устал.
Что за собачий быт!
..^..
*** Над озером тихо.
Купальный сезон отшумел.
Ни детского смеха, ни гомона алчущих пива.
На темную гладь пожелтелый кораблик слетел и тронулся в путь.
Безмятежно, печально, красиво.
Не видно в кустах разномастных палаточных крыш.
Дымок шашлыка ароматом
ноздрей не щекочет.
В ближайшей деревне примолк утомившийся кочет.
Я сплю?
Неужели такая оглохшая тишь возможна на свете, где людям дано говорить?
Бранить, упрекать, насмехаться, хулить и корить...
Я сплю.
Но проснулся похмельный горнист в камышах.
Забытый друзьями турист
затрапезного вида.
Облапил трубу - и его проспиртованный выдох разрушил химеру, которой дышала душа.
Разбуженный звук навалился лавиной:
вставай!
Ты слышишь? Ревут самолеты, гудят электрички.
Молчание - золото?
Так говорят по привычке.
А жизнь - это звуки: стенания, вопли, слова...
Пока существуется, хочешь, не хочешь - внемли!
Мечтаю:
сквозь громы расслышать бы что-то такое...
как мертвый листочек, ни бурь не ища, ни покоя,
беззвучно скользит у границы воды и земли.
..^..
*** Кина не будет...
Для раздачи грез прислали пайку импортного зелья.
Но кинщик Ваня мается с похмелья - и болен, разумеется, всерьез.
А мы пришли смотреть на чудеса.
Нам твердо обещали: будет чудо - вовсю старались звезды Голливуда!
Но Вани нет как нет уж два часа.
На этой пленке сказка о любви, где Золушку спасает гладиатор.
Там термина... простите, губернатор злодеев мочит в ихней же крови.
Там горы жрачки, реки кока-кол, кругом цветет и пахнет маттиола...
Здесь бедный кинщик требует рассола.
Но Маня не дает ему рассол,
а лупит скалкой - гонит из семьи, от своего бесстрашия немея.
Ни Волт Дисней, ни Метро Голден Меер не ожидали эдакой свиньи.
И, затянувшись крепким табачком, бежит Иван во тьму, что было силы.
Луну - и ту в бараний рог скрутило - по небу пробирается бочком...
Народ ушел..
Сам бог велел залить такой облом, такую вот непруху.
Лишь Катерину тискает Петруха в ряду последнем на краю земли...
И вроде бы не Ванина вина -
его и так серьезно наказали, -
что я сижу в пустом и темном зале
и жду кина.
..^..
*** Среди семью семи хрустальных сфер
лишь наше небо призрачно и тёмно.
Тревожно. Переменчиво. Огромно...
Мои друзья - зеркальный угломер,
да стрелка, что привязана за нос
к мерцающему в выси уголечку.
За голенищем я держу заточку.
За пазухой - навязчивый вопрос:
сумею ли?..
В снастях свистят ветра.
Я вахту нес до самого утра;
но в пену зарывается форштевень -
и поутру туманчивость и темень
такие же, как с вечера вчера.
..^..
*** Так.
На постели древний старикан.
Вокруг шумят и правнуки, и внуки.
Заботятся: руками греют руки,
запить лекарство подадут стакан.
Он думает: наверное, кранты.
Жаль, что помру - и мало кто помянет.
Ну, родичи.
Но пресса не нагрянет,
в эфире не случится суеты,
в учебниках - ни строчки.
Прожил зря...
И так.
Дом ветеранов, скажем, сцены,
где давят опостылевшие стены.
Былой кумир достанет втихаря
початую бутылку бормотухи.
Так и не нажил за всю жизнь - старухи.
Зато в энциклопедии портрет.
О смерти раструбят на целый свет...
Как хочется скорей поставить точку.
И высосет бедняга в одиночку
бесценные свои полпузыря.
Нет ни детей, ни внуков.
Прожил зря.
..^..