*** 

Подорожник, полынь, череда,
белена, зверобой, кровохлёбка...
Тех недель простодушная клёпка
рассыхается навсегда.
Дни идут по тигровой тропе,
по хребту, по кремнистым отрогам
в этом, видимо, что-то от рока,
от того, что на хриплой трубе. 

Даже тот, кто земли не видал,
по морям и по небу тоскует,
а о вечности сладко токует
тот, кто времени не покидал.
Но слова, что рождали миры
и напев временного истока
не превыше любви и восторга,
не бесхитростней детской игры. 

А любви ключевая вода
и порывистых высей гряда
означают уже навсегда:
жить на свете и надо, и стоит.
И горчат, как в целебном настое
подорожник, полынь, череда.... 

1981 

    ..^..




*** 

То ли ржавчина, то ли кровь
на боках опаленных сопок -
вот сошлися гора с горой -
и огонь, и тленье бок о бок. 

То ли ржавчина, то ли кровь,
то ли это в верховьях Стикса
рыжей, бурой, красной икрой
год ушедший отнерестился. 

Перелески изгрызла ржавь.
Истончается свет березы.
Не себя, но прошлого жаль...
Старость, сукровица и слезы. 

Так и шла бы смерть по тылам,
если б прямо напротив сердца
окровавленный клен не пылал,
точно факел самосожженца. 

1981 

    ..^..




*** 

Что ты сделал с моими глазами
быстротающий искристый снег!
Мне бы надо расплакать слезами
перемерзшие наледи век,
мне бы песню услышать былую
и ее подхватить самому,
мне бы выкричать напропалую,
что сказать непосильно уму. 

Порастаяли вьюги и страсти
и ни слов не осталось, ни слёз
потому что обычного счастья
и любви я тебе не принес,
потому что двумя голосами
мне кричат две вины, две любви:
неизбывная - пред небесами
и безмерная - перед людьми. 

Спой мне песню про дикую волю,
про бездомную душу мою!
Если хватит дыханья и боли,
из последних тебе подпою.
Не тяну с запоздалой доплатой
за глоток золотого вина -
мне бы только допеть и доплакать
мне бы выдохнуть душу до дна - 

пусть подковка луны разогнется
и заломит луча остриё,
пусть на выдохе жизнь разорвется,
как пустынное сердце мое...
Талой вьюгой луга залитые,
половодье на прошлом снегу...
Спой мне песню про дни золотые
и заплачь, если я не смогу. 

1981 

    ..^..




*** 

Бурундук пробежал по асфальту
в разлинованном дачном лесу,
пролетал и застыл на весу
неопознанный насекомый, 
над асфальтом взорвался грибок...
Ну так где он, твой добрый Бог,
где он, твой беспощадный Бог
так давно и прилежно искомый? 

Обними и согрей меня,
положи мне на сердце руку
ибо внутреннего огня
не хватает мне на округу,
на округу и на планету,
на звезду насекомую эту... 

В разлинованном дачном лесу
я опять никого не спасу.
Да, опять никого не спасу
и согреться уйду в помещенье.
Пролетал и застыл на весу
неопознанный ангел мщенья.
Бурундук забился в дупло.
Загремела звезда Пугачевой,
И от жизни, святой и кичовой,
снова весело и тяжело. 

1983 

    ..^..




*** 

Днем, даже в тишине, звук не такой, как ночью,
прибоя, электричек и ветра не слыхать.
А ночью каждый звук обрезан и отточен,
чтоб из него во сне весь корень извлекать. 

От страха темноты зашелся криком поезд,
мгновенный порожняк под уголь и щепу -
и вот уже лыжня проложена на полюс,
и темный страх снегов заледенил щеку. 

Кошмар чужих любвей, неприжитая слава,
подголошенье птиц и вой ночных жуков.
За шорохом листвы грохочут лесосплавы
и мечутся в огне виденья кержаков. 

Во сне? Иной тут сон, тут времена петляют.
Горит эпоха слов и золотого сна.
Простор закрытых зон кострами утепляют -
и тем безумцу честь - отмщеньем - воздана... 

1983 

    ..^..




*** 

Совсем пересохли глаза,
и яблоки в них почернели.
Ломаются линии дат,
и дни выпадают в осадок.
Проламываются голоса
сквозь линии лесопосадок,
но воздух цвета шинели
стоит на пути, как солдат. 

Засохли глаза на корню,
и зренья уже не спасти.
Прости, я не слышу тебя,
прозрением застило уши.
Послушай других за меня,
спасай их усохшие души.
Все дальше, все злее, все глуше
разбитые дребезги дня. 

1983 

    ..^..




*** 

Все, что мог, и все, чему помог
все, что Бог и что дерьма комок -
хоть по снегу, до конца досей
и стели тесовую постель.
Под такой застиранной луной
нету жизни более одной -
плавится она и годы льет,
а сквозь пламя прорастает лед. 

Дай и мне сквозь время прорасти,
а за жизнь мою меня прости; 

ростом мал и разуменьем мал,
ничего я здесь не понимал.
Пустота отметила меня
тьмою света, мерзлотой огня.
Все я мог, да на веку замок.
Вот он Бог, а вот земли комок. 

1983 

    ..^..




*** 

Все во благо, и спирт, и бумага.
Все во благо,бесчестье и честь.
И в конечном итоге не слабо
ни позорище и ни слава,
все, что было и все, что есть. 

Вот набую тяжелые гады...
Будьте все вы умны и богаты,
трижды счастливы между эпох,
будьте заживо трижды покойны,
и миры обойди вас, и войны -
на снесенной давно колокольне
пусть не бьется чумной сполох. 

Вот тельняшку старую выну
и укрою болючую спину -
там стигмат от взгляда любимой
пробурен на манер свища,
он от холода воет и ноет,
а оттуда болью и гноем
все, в чем был я таким героем,
день за днем течет, клокоча. 

Все во благо - и эта бумага
вроде лота и вроде лага,
вымеряет, какой салага
двинул ножичком и почему.
Все во благо при спуске флага...
Отведу от домов чуму,
отведу отсохшую руку
от всего, что сыну и другу,
от всего, что миру и дому -
мне нельзя теперь по другому. 

Уплачу настоящую цену -
вот джинсовую рвань надену,
вот тельняшку последнюю выну,
гады тяжкие, как свинец...
и услышу - трубит гонец,
с громом, топотом скачет гонец
и сияет его поклажа:
то ли это святость венца,
то ли зов чумного дворца,
то ль портвейного винца
семисотграммовая лажа... 

1983 

    ..^..




*** 

Состарился дом сироты,
крыльцо обступили ромашки,
и заполонил зверобой пространство двора.
Не будем,родная,о том. 

Смотри, потемнело кольцо
и врезалось в палец. Ты пой, ты пой до утра!
Состарился дом сироты. 

Щепа потемнела на крыше,
травой луговой поросла и наземь осела.
Не будем, родная, о том. Ладонью измята щека.
Что было - судьба пронесла. Ты пой для посева. 

Состарился низенький дом.
Сиротство травой поросло.
Ромашки гадают по нам - такая игра.
Не будем, родная, о том.
На самый высокий мотив,
по памяти, по именам - ты пой до утра... 

1983 

    ..^..




*** 

За четырьмя полюсами,
в невероятном году
длинным и долгим касаньем
тело твое обведу.
Через последние ночки,
в ясном и чистом бреду
выпрыгну из одиночки
в невероятном году.
И за судьбы незадачу
ты отзовешься руке
музыкой, медленным плачем,
горечью на языке... 

1983 

    ..^..




*** 

Ну так куда мы идем?
видишь - обвальным дождем
на середине пути
крупные белые звезды
выпали впереди. 

Не останавливай слез.
Небом запахло всерьез,
звездами и травой.
А над твоей головой,
в удивительной ясности,
облако вероятности
в северном ветре плывет -
что в нем, погибнув, живет?
Что мы с тобой потеряли?
Вымыслен и матерьялен,
длится мгновенный мир.
Содраны наши ладоши,
сношены наши подошвы
до черно-белых дыр. 

1983 

    ..^..




*** 

С бугра видней, на дворе слышней.
Жизнь идет - сто собак на ней
понавешались, нацеплялись -
сорок бешеных, сорок нянек -
словно житель она больницы
или нарушитель границы... 

У меня добра - что видать с бугра,
и при том добре - что слыхать на дворе,
от песен моих - один свист в зубах...
На своих двоих, не считая собак. 

Эх, мои лазареты-нары,
волкодавы мои, сенбернары
да снесенных дворов дворняги -
одноверы мои,верняги,
что видать в разрытых дворах,
что слыхать на срытых буграх? 

1984 

    ..^..




*** 

Зачем ты хочешь всё сказать?
Не нами понято, что слово
похмельно, если не солово,
когда в посуде видно дно.
Что было - всё изречено. 

Зачем ты хочешь промолчать?
не нами понято, что слово -
уток творенья и основа, посуда и само вино.
Всё было, что изречено.. . 

На голом камне немоты
восходит временное слово
и падает затем, чтоб снова
на немоте закаменеть...
Зачем ты хочешь умереть? 

1984 

    ..^..




*** 

Вот так, непрерывно, из пламя в дым,
из дома, где мы с тобой сидим
и пламени перетеканье следим
в белый, синий и черный дым,
из дома в мир, а из мира в дым -
безоружным взглядом неуследим,
перетекает мигом седым
сгоревший на собственном огне -
в утре, вечере, ночи, дне -
на дне ночном и в начале дня,
не помня тебя, не помня меня,
себя не помня и не кляня,
из дома в мир, а из мира в дым
перетекает род -
из пламя в дым, а из дома в мир,
а из света в темень - он несудим,
он зверь, он тварь, он земная персть,
и есть в нем только то, что он есть, -
из дома в дым... 

1987 

    ..^..

Альманах РУБЕЖ, №7, 2007
Публикация А. К. Селезневой