Ее не тронь – она и не пахнет
В который раз заговорили о монополии на водку. Первым после длительного перерыва тему поднял Жириновский. Владимир Вольфович вообще достаточно прозорлив – многое из того, о чем он говорит, сбывается лет через пять. Превращение России из федеративного государства в унитарное, укрупнение регионов, отмена выборов губернаторов. И вот теперь – монополия на водку, отмененная при Ельцине, в 1992 году. Жириновский предлагал восстановить монополию три года назад. И не только на водку, но и на табак, сахар и энергоресурсы. С табаком и сахаром пока непонятно, энергоресурсы фактически уже сосредоточены в руках одной компании.
После Жириновского о том же говорил сельский министр Алексей Гордеев. В январе этого года ввести монополию на водку для финансирования монетизации предложил спикер Совета Федерации Сергей Миронов. А вот теперь дозрел и Владимир Владимирович.
Общая ситуация с водкой такова. Ежегодно среднестатистический русский выпивает 65 бутылок. Из них, по разным оценкам, от 20 до 40 бутылок он покупает не у государства или легальной частной фирмы, а у ребят из подворотни. Государство не получает ничего, русский получает тяжелое похмелье, соли тяжелых металлов в организме и раннюю уродливую смерть.
Что предлагает Путин? Он предлагает создать еще одну систему ПОСРЕДНИКОВ между производителями и продавцами. Некая новая организация будет закупать оптом этиловый спирт у всех без исключения спиртзаводов и затем продавать его заводам ликеро-водочным, оставляя теневиков с носом. Розница останется частной, а вот эти два звена предлагается сделать полностью казенными. Спиртзаводы (их в стране 160) по большей части и так казенные. Что касается ЛВЗ, то их подвергнут принудительному акционированию с отходом контрольного пакета государству. Вообще-то это выламывание рук. Но, надо полагать, оправданное благими целями. Какими же?
Если вкратце: пополнение казны и забота о здоровье граждан. Ежегодно около тридцати тысяч русских умирает от недоброкачественной водки. Правда, от доброкачественной умирает в десятки раз больше, но это нюансы. Эта плохая, несвежая водка приходит с Кавказа (Дагестан, Осетия) либо изготавливается подпольно, кустарно. Либо – и это самый распространенный вариант – ее бодяжат вполне легальные, с головы до пят лицензированные и насквозь казенные спиртзаводы, когда налоговым постовым случается отлучиться или просто засмотреться на облака. Здесь тоже намечены суровые меры – например, опломбировать конвейер. Или электросчетчик. Хотя русского человека пломбой не возьмешь, а электросчетчик назад учат мотать едва ли не на школьных уроках физики. Того же порядка – «меры безопасности», призванные предотвратить изготовление водки из технического спирта. Дескать, правительство уже разработало специальные способы денатурации, после применения которых пить это будет просто невозможно. Опять-таки – напугали ежа голой правдой. Денатурация – это ведь от слова «денатурат»? Наши люди и им не брезгуют, если приспичит.
Пополнение казны – аргумент, конечно, более весомый. В начале девяностых доходы бюджета от продажи виноводочных изделий составляли 30 процентов, сейчас – на порядок меньше. За один только год государство, продавая спиртное, выручало в 30-40 раз больше, чем выручило в ходе приватизации госсобственности за все годы реформ. Если замкнуть водочный финансовый поток на себя, можно сказочно обогатиться в самое короткое время. Помножьте на десять нынешние пол-миллиарда евро ежегодно – и вы получите ту сумму, которую правительство рассчитывает выручить за наше здоровье.
Алкоголь в малых дозах полезен в любых количествах
Сомнительную честь изобретения водки, то бишь крепкого спиртного напитка, оспаривали многие нации: поляки, финны – и, разумеется, русские. Хотя о перегонке вина пишет еще Аристотель. Причем пишет о древнем Египте. В Россию водку завезли генуэзские купцы в начале ХY века. Только тогда она называлась «аква вита» (живая вода), разливалась по пузырькам и предназначалась как бы для лечения. Однако еще литовцы просекли, в чем фишка, и начали «лечиться» до полного посинения. У нас генуэзское зелье прозвали яковиткой (переиначенное латинское название), слово «водка» пришло позже и обозначало совсем не то, что нынче под водкой понимается. Собственно говоря, то, что сегодня продается как водка, тоже водкой зачастую не является. Стандарт водки как брэнда был раз навсегда установлен Дмитрием Ивановичем Менделеевым – вопреки расхожему мнению, человеком вообще мало пьющим и водку (даже собственного изготовления) пробовавшим лишь несколько раз в жизни. По Менделееву, водка – это напиток, получаемый при смешивании с водой 40 процентов спирта (по весу, а не по объему – это важно), полученного из ржаной или пшеничной браги. Потому водку и называли «хлебным вином», что делается она из хлеба. До сих пор выпускается водка «Московская особая», точно соответствующая менделеевским стандартам. Также эталонной считается водка «Столичная», брэнд мирового уровня – пшеничный спирт высшей степени очистки, ключевая вода и некие секретные добавки, придающие ей неповторимый, чуть сладковатый вкус. Из пшеницы, растущей вокруг маленького заводика, десятилетиями делается прославленная шведская водка «Абсолют». Из пшеницы гонят «Финляндию». Но, чем ниже мы спускаемся по ценовой лестнице, тем уклончивее становится описание ингредиентов – на смену пшеничному или ржаному спирту категории «Люкс» и «Экстра» приходит «спирт ректификованный высшей степени очистки» или вообще «старинные рецепты» и «ароматы тмина и хвои».
«Буряковый? Сами гоните?»
Так вот, что касается рецептов и ароматов. Еще в царской России большую часть водки гнали не из пшеницы, увы, а из картошки да сахарной свеклы. А спирт, выгнанный из овощей, плох тем, что его сколько ни очищай, он все равно останется сивушным. Ну, или по-научному, амиловым. Сивушные масла и придают водке те качества, за которые мы ее не любим – выпивший такой водки человек натурально звереет, а поутру тяжело болеет похмельем. Еще Энгельс хвалил русскую ржаную водку за отсутствие похмелья поутру, а ему было с чем сравнивать – немецкий шнапс отродясь гнали из картошки.
Процентов 90 абсолютно легальной, всеми инстанциями одобренной и всеми печатями снабженной водки в наших магазинах – это на самом деле натуральный шнапс. Ну, или самогон. Кому как больше нравится. То есть пойло на основе картофельного или свекольного спирта. Сивуха, которая из организма выветривается минимум через три-пять дней после употребления, да и то не до конца. Характерно, что водка, в чью рецептуру вполне официально входит картофельный спирт, называется «Русская». Как бы в противовес «Столичной» или «Московской особой».
«Это не «Смирнов»!
Поскольку и запах, и вкус у сивухи довольно-таки неприятный, умные люди еще столетие назад придумали, как забивать его всяческими насадками и присадками. Валили в чан ваниль, корицу, орешки, сахар, а затем рекламировали особую «мягкость» и «питкость» продукта. Если вы еще не догадались – речь о знаменитой водке «Смирнов». В царской России было две фирмы Смирновых – дяди и племянника. И тот, и другой знали толк в пиаре. И тот, и другой выпускали откровенную отраву. Но – в бутылках с орлами и вензелями, с красочными этикетками, с присовокуплением «поставщик Императорского двора». Это не совсем неправда – действительно, дяде императора поставляли специально для него изготовленную водку. Дяде, а не самому императору. Ну, это нюансы… После революции племянник Смирнов продал фирму американцам, и те оставили от прежнего пойла только брэнд. Нынешний «Смирнофф» - водка вполне приличная. Если тут уместно говорить о приличиях.
Трест, который лопнул
История водки на Руси есть история борьбы государства с собственными гражданами. До революции винная монополия вводилась у нас четыре раза, и всегда последствия были самые печальные. Вернее, противоречивые. Вернее, такие, что без бутылки и не разберешься.
В конце пятнадцатого века, когда Россия перешла на прогрессивную «трехпольную» систему и резко забогатела, Иван Третий решил, что настало время спаивать народ централизованно, и сделал производство и продажу водки (а также пива и медовухи) исключительно царской привилегией. Впервые в русской истории. Первая монополия просуществовала шесть лет – с 1472-го по 1478-ой год.
Иван Грозный разрешал пить только в особые дни, а за «бражничество» карал плетьми, однако для своих опричников открыл первый в России кабак (слово татарское) на Балчуге, где можно было абсолютно безнаказанно бражничать круглые сутки. И дальше кабаки росли как грибы.
Борис Годунов ввел винную монополию, поскольку казна была пуста и нужны были деньги. Продавать спиртное разрешалось только в «царевых кабаках». Позволялось быть частным винокурням, они работали на подряде. Собственно, и «царевы кабаки» очень скоро стали частными – деньги-то нужны были срочно, поэтому винная монополия на местах частенько отдавалась «на откуп». Казна наполнилась, и монополия как-то сама собой сошла на нет. А вот система откупов со всеми сопутствующими прелестями, в частности – системой «откатов», благополучно прижилась и процветает по сей день.
Петр Первый награждал медалями «За пьянство» (чугунная бляха с пол-пуда весом, снимать не разрешалось) – а одновременно не позволял женам уводить мужей со своих «ассамблей», пока те не напьются до положения риз. И сам соответствовал как мог. Ему же принадлежит такой сильный маркетинговый ход: каждому посетителю открывшегося в Санкт-Петербурге Антропологического музея наливали бесплатно рюмку водки. На деньги с откупов построен Петром и флот, и Санкт-Петербург.
Вновь монополия была введена Александром Первым, в 1819 году. Казна после войны нуждалась в деньгах, а в провинции вспыхивали кабацкие бунты, связанные с засилием откупщиков, разорявших целые волости. Если раньше кабак можно было открывать из расчета минимум на 500 человек, то вскоре предприимчивые люди открыли кабаки, шинки, корчмы и трактиры (в трактирах еще закусывали) буквально в каждой деревне. Многие откупщики заключали договор с помещиками на полный соцпакет для населения – отныне крестьяне не могли покупать никаких товаров нигде, кроме как у откупщиков, и продавать свою продукцию могли только им же… Казна же с этого не имела ничего. Поэтому государство полностью подмяло под себя производство водки, оставив частникам розницу, но установив фиксированную цену – 7 рублей за ведро.
В 1828 году Николай Первый, ища пути примирения с элитами после жестокого подавления заговорщиков, отменил винную монополию, и откупщики вернулись в дело. И пошел такой беспредел, которого не выдержал даже многострадальный русский народ – началась стихийная, идущая абсолютно снизу, борьба за трезвость. В десятках губерний, волостей и уездов собирались крестьяне, горожане, и постановляли закрыть все питейные заведения! В кратчайшие сроки возникло несколько сотен обществ трезвости. Вы можете себе такое представить? А это реально было! Но вот что ужасно – правительство обрушилось на создававшиеся повсюду общества трезвости всей своей репрессивной мощью. Поскольку доходы казны – падали. А что может быть хуже для страны, для государства, чем дефицитный бюджет?..
Только за один год были брошены в тюрьму по «питейным делам» 11 тысяч крестьян. Строгое внушение было сделано и Святейшему Синоду – чтобы попы не вздумали осуждать пьянство в своих проповедях. Это плохо для бизнеса…
Реформатор Александр Второй отменил откупа и ввел акцизы. То есть продавал частникам продукт казенных винокурен по твердой цене – а что сверху, мол, то ваше. Чем, собственно, проложил столбовую дорогу от тотального пьянства к тотальному алкоголизму. Прибыли были бешеные, но и казне перепадало изрядно. Качество водки ухудшилось донельзя. Люди теряли человеческий облик. Но кого это волновало?
Как кого? Достоевского. Толстого. Достоевский писал в 1873 году: «Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют, отцы разбойничают; бронзовую руку у Ивана Сусанина отпилили и в кабак снесли; а в кабаке приняли! Спросите лишь одну медицину: какое может родиться поколение от таких пьяниц... Вот нам необходим бюджет великой державы, а потому очень, очень нужны деньги; спрашивается: кто же их будет выплачивать через эти пятнадцать лет, если настоящий порядок продолжится? Труд, промышленность? Ибо правильный бюджет окупается лишь трудом и промышленностью. Но какой же образуется труд при таких кабаках?»
«Чуть не половину теперешнего бюджета нашего оплачивает водка, то есть по-теперешнему народное пьянство и народный разврат, стало быть, вся народная будущность. Мы, так сказать, будущностью нашей платим за наш величавый бюджет великой европейской державы. Мы подсекаем дерево в самом корне, чтобы достать поскорее плод».
Правда, актуально звучит?
Последняя винная монополия была введена Александром Третьим. Это был комплекс мер, с предварительной экспериментальной проработкой, с четким обоснованием. Цель была: борьба за качество. Именно тогда казенная водка (рецептуру которой разрабатывал сам Менделеев) стала цениться намного выше частной. Неудивительно – гнали ее только из зернового спирта, фальсификаций не допускали, а новые технологии производства позволяли уменьшить себестоимость. Руководил проектом лично С.Ю. Витте, финансист – и к 1913 году 26 процентов бюджета составляли доходы от винной монополии. Параллельно, как ни парадоксально это звучит, от года к году снижалось среднедушевое потребление алкоголя, и без того одно из самых низких в тогдашней напрочь алкоголизированной и сифилизированной Европе.
И все бы могло еще наладиться, но тут случился 1914-ый год.
И сравнивать отныне стало не с чем…
Ломка
Собственно, война и была тем дефолтом, который предсказывал Достоевский, царствие ему небесное: слишком много было взято обязательств Домом Романовых, чтобы не провалиться в долговую Ганину яму. Во всех смыслах.
Как происходило не раз в мировой истории, с началом боевых действий в стране был введен сухой закон. Ломка была дикая. Особенно отличались новобранцы, перед отправкой на фронт громившие винные склады. Но, как ни странно, в течение буквально года извечная тяга русского человека к спиртному куда-то вдруг подевалась. В 1915-м году ошарашенное правительство провело опрос – а как вы, мол, сограждане, без водочки-то? Сограждане сказали: а мы зашибись! 84 процента опрошенных высказались за то, чтобы сухой закон остался навсегда. 70 процентов опрошенных сказали, что легко простились с алкоголем, 20 процентов испытывали поначалу трудности, и только 2,8 процента сказали, что им без водки тяжело. Конечно, нам, испорченным «Левадой-центром» и прочими РОМИРами, это покажется не слишком-то заслуживающим доверия; но, во-первых, важно помнить, что запрет на спиртное вводился на каждой территории по решению ее жителей и их представительных органов – сельских сходов, дум и так далее. А во-вторых, народ реально понял, насколько лучше жить вообще без водки. Вклады в сберегательные кассы выросли в разы, число прогулов уменьшилось наполовину, производительность труда увеличилась на 15 процентов – и это с учетом того, что значительная часть трудоспособного населения воевала. Количество самоубийств, преждевременных смертей уменьшилось в разы. Количество потребления алкоголя приблизилось вообще к нулю – 0,2 литра на человека В ГОД (для сравнения – сейчас 24 литра. По данным ВОЗ, для необратимой дегенерации населения достаточно уже восьми литров). В Минске и Рыбинске закрывались приюты для протрезвления и лечебницы для алкоголиков – их попросту НЕ СТАЛО.
К сожалению, дело было не только в водке. Дефолт есть дефолт.
Но, кстати, все перевернувшая революция не отменила сухого закона. Он действовал в России до 1925 года.
Поиграем в альтернативу?
Спирт этиловый – это яд и наркотик. Соответственно, производные от него (любые) – это тяжелые наркотики разной степени концентрации. Достаточной концентрации, чтобы пропитать не только бытие, но и сознание народа, въесться в культуру, в мозги, в душу. Не так? А давайте представим на секундочку, что Россию в пятнадцатом веке проведали не генуэзские, а колумбийские или афганские купцы. Вот как мы бы сегодня рассуждали:
«Самый оригинальный вариант решения проблемы льготников, возникшей после монетизации, предложил вчера председатель Совета Федерации Евсей Муренов. Он утверждает, что все прорехи в бюджете может закрыть введение госмонополии на производство героина, что обогатит казну на 600 млрд руб. Прибыль от торговли герычем спикер считает нужным конфисковывать в пользу бюджета российской медицины, пособий детям и матерям. Ну, а пока героин не пролился на госказну золотым дождем, сенат, по словам г-на Муренова, уже предложил правительству поправки к закону о монетизации льгот. Например, регулярно индексировать базовую и страховую части пенсии с учетом текущей инфляции…»
(Из новостей).
«Если сборная России выиграет, я не буду рвать на себе рубаху от радости, а угрюмо удалюсь к себе в кабинет и забью косяк».
Александр Пробаев, писатель, перед матчем Россия – Латвия.
«Конечно, ханжество ни к чему. Я сам после работы могу ширнуться или нюхнуть, а уж по праздникам раскумариться с друзьями – святое дело! Но ширяться каждый день – это уже чересчур. Я и мои интеллигентные друзья бьем тревогу».
Евпатий Непросохший, художник.
«А ну, давай-наяривай, гитара семиструнная –
Чего сидеть да горевать, ведь ночь такая лунная!
А ну, нюхни, да не стряхни – ведь ломка штука тонкая…
А ну, давай-давай-давай, играй, гитара звонкая!»
Из репертуара БЛЮЭ, любимой группы Президента
- Я слышал, в Вашей коллекции есть достаточно редкие, эксклюзивные наркотики.
- Да, есть мексиканский пейотль, есть чистый колумбийский кокаин, есть самокрутки марихуаны, скрученные на бедре кубинской мулатки. И, конечно, кислота всех видов, марками, таблетками… Вот эту марку мне, например, подарил Чубайс, поздравляя с назначением…
- А вы помните свой первый экспонат?
- Да, и бережно его храню до сих пор. Очень трогательно. Обычная столовая ложка, спиртовка, дешевенький одноразовый шприц…
Из интервью Андрея Вандейко с бывшим министром труда Алексеем Струганком «Свой первый приход помню до сих пор».
Еще по одной – и пора назад
Пока я писал все это, никак не мог отделаться от вопроса: почему государство в России так ненавидит свой собственный народ? За что? И ведь эта ненависть – многовековая, доказательная, сознательная. Легче легкого объяснить все эти алкогольные шараханья психологией временщиков – сейчас, мол, денежек по-легкому срубим, а там хоть дебилы травой расти. Но уж Романовых-то трудно временщиками назвать. Все-таки самодержцы. Вот сейчас Путину услужливо подсказывают прогрессивный рыночный вариант водочной реформы: надо всего лишь разрешить казенным заводам производство дешевой беспошлинной водки, которая могла бы на равных конкурировать с левым товаром. И тогда, радостно рапортуют казенные директора, мы за год беремся удвоить производство водки в стране! А это ведь, между прочим, досрочное удвоение ВВП! А если умножить на проценты от бюджета? Да по годам? Да мы такой рывок сделаем, что никакой Португалии с Бразилией не снилось! И что-то мне подсказывает, что эта идея будет принята достаточно благосклонно. Потому что, пока страной правят ханы, баи, я не знаю… марсиане… какая разница, чем наполнять казну – деньгами ли, мозгами ли, кровью ли…
Комок, 2006
Определять – значит промахиваться
Говорят, что выборы – это обман. Я согласен. С самого начала обман, с термина. Почему «выборы», а не «выбор»? Почему и в английском языке эта прицепившаяся закорючка с доллара – elections? Ведь выбираем-то мы одного человека, чаще всего, или одну партию. Или одного президента. Победитель получает все – это суть мажоритарной системы, да и человеческого общежития.
По шарам
Может быть, дело в том, что фраза «Я иду на выбор» звучит как-то чересчур решительно. То есть – я понимаю, что делаю, и я на это иду. А «я иду на выборы» вызывает совсем другие ассоциации: «иду на танцы», или «на бл..дки». Множественное число расслабляет, лишает происходящее серьезности, а в то же время исподволь внушает мысль, что выборов действительно МНОГО, то есть – есть из кого выбирать. Вот это – вторая ложь, и она, конечно, не только в самом названии действа. Так уж устроены любые выборы, что к моменту подачи голосов выбор уже состоялся, уже сделан, и сделан не нами, а теми, кто определяет правила игры. Чтобы было понятно: есть десять черных шаров и десять белых. Вообще в природе они есть. Вам приносят мешок, откуда можно достать один шар. Но те, кто складывал шары в мешок, знают – черных шаров там нет. Никто бы им не позволил туда попасть. Разве что серый какой-нибудь закатится, с трещиной. И меньше по размеру.
Еще более прозрачный пример: вот три наперстка. Отгадайте, под каким из них прячется хороший депутат?
Что такое хорошо
Уинстон Черчилль, когда говорил о демократии свое знаменитое «Да, ужасно; но лучше никто ничего не придумал», немного лукавил. Он-то знал разницу между общественным устройством и управлением. Демократия в наше время много где царствует, но не правит. Поэтому там она называется либеральная демократия – либеральные ценности есть, они настоящие, они защищаются. Демократическими ли методами? Большой вопрос. Популярна и достаточно убедительна точка зрения, согласно которой либеральная демократия есть по сути аристократия – правление элиты. Если вы не элита, вы черный шар – вы докатились – вы лузер. Если вы не элита и не в сговоре с элитой, у вас нет денег на кампанию, на пропаганду своих идей, на манипуляцию общественным мнением в своих интересах. Формально у вас есть право быть избранным (пассивное избирательное право). Фактически – только право избирать.
Говорят, что в чистом виде демократия нигде не встречается, это некий идеал, к которому нужно стремиться. Тоже спорно. Прямая, или подлинная, демократия, существует на самом деле. Отличается от либеральной тем, что решения по важнейшим политическим вопросам принимаются всенародно, путем референдума. Как раз при прямой демократии выборы не нужны. Образец: Ливийская Джамахирия. Никаких депутатов, никаких президентов. Есть только Муамар Каддафи, автомат Калашникова и Зеленая книга. К этому же идеалу прямой демократии, нечувствительно переходящей в диктатуру, стремится Уго Чавес. Ему остались сущие пустяки – отречься от президентства как института и перестать перегонять на личный счет в Швейцарии деньги от продажи всенародной нефти.
К слову - прямая демократия наблюдается в Швейцарии, где лучшее в мире местное самоуправление. Все законы в Швейцарии принимаются снизу. Хотя было бы интересно понаблюдать процесс, если бы граждане швейцарских кантонов решили национализировать все находящиеся на территории страны финансовые учреждения.
А вот в Германии референдумы запрещены – потому что плохие воспоминания. Там путем плебисцита, то есть прямого народного волеизъявления, в свое время пришел к власти Гитлер. То есть опять же – прямая подлинная демократия ненавязчиво и органично перешла в диктатуру.
Плебисцит, дословно, это правление плебеев. Референдум есть форма плебисцита. Прямая демократия была и в Афинах Перикла – правда, Аристотель считал ее охлократией, то есть властью черни.
Помимо прямой и либеральной демократий, существует демократия суверенная. Этот термин был придуман правительством Тайваня в пятидесятых годах (и украден Владиславом Сурковым значительно позже) и означал ровно то, что Тайвань есть суверенное государство, построенное на принципах либеральной демократии. В отличие от Тайваня, долго боровшегося за независимость от Китая, а теперь борющегося за воссоединение с ним, Россия довольно давно является суверенной державой, соответственно применительно к нам термин «суверенная демократия» не означает ничего. Такая «ничевошная» демократия с разными эпитетами – КАК БЫ демократия – тоже достаточно широко распространена. Отличие от прямой демократии – наличие выборов органов власти и признание либеральных ценностей. Отличие от демократии либеральной – выборы фальсифицированы, а ценности признаются только на словах. Положение: неустойчивое. Долго имитационные демократии не держатся, сваливаются либо в демократию-диктатуру, либо в либерализм. Соответственно, для нас, живущих здесь и сейчас, участвовать в выборах – означает признавать легитимность власти, которая выдает себя не за то, чем является на самом деле. И тем самым – поощрять любые ее действия, продлевать межеумочное состояние нестояния. Стоит ли это делать?
Что такое плохо
Плохо то, что кто-то все же ходит на выборы. Люди ходят на выборы по разным причинам. Гражданское самосознание, на которое обычно ссылаются, в списке причин – далеко не на первом месте.
(Знаменательно опять же это «ходит». Живет человек дома, живет. Раз в несколько лет вышел, сходил куда-то, вернулся. В гости тоже «ходят». На концерт. Потом все равно возвращаются домой).
Мы начали с того, что выборы – это обман. Отвлечемся от политики и демократии, разберем другой случай – выборы первой красавицы. В новейшей истории первые такие выборы состоялись на бельгийском курорте Спа, в 1888 году. Сначала был создан оргкомитет, затем объявлен адрес, по которому все желающие принять участие в конкурсе могли прислать свои фотографии. По фотографиям жюри отобрало 21 девушку, эти девушки приехали на курорт, сделали дефиле и стали ждать решения. Жюри объявило королевой красоты креолку Берту Сукаре. (Креолы, по Далю, это «потомки европейцев… в Западной Индии; все они смуглы и желты»). Вопрос – кто и с какими представлениями о красоте сидел в жюри? Вернее, вопрос даже не в этом. Что сталось с остальными двадцатью девушками? Как сложилась их дальнейшая судьба? Вышли ли они замуж, нарожали ли детей? И насколько мучительным для их мужей было осознание того, что их жены не являются королевами красоты?
Вы напрасно думаете, что это риторические вопросы. Почитайте интервью с самими королевами красоты – ну, там, Октябрьского района, или Торжка, или целого Нечерноземья. Какие мужчины вам нравятся, спрашивает интервьюер. И получает ответ: Брэд Питт, Орландо Блум… Девушка сделала свой выбор – ей нравится Брэд Питт, а живет она с каким-то козлом. Собственно, институт «звезд», который так активно критиковал Гитлер, есть логическое завершение «выборов» - победитель получает все, остальные доставляют победителю оральное удовольствие на Голливудском бульваре. А Гитлер просто завидовал, поскольку так и не получил раскрутки в Англии и США.
Делать выбор – лишать себя выбора
Подытожим. Прямая демократия есть непрерывное волеизъявление всего народа по любому поводу. Неповоротливая структура, поскольку даже простой опрос или организация голосования отнимают время. В Элладе, положим, торопиться было некуда. У нас тут не Эллада. Поэтому прямая демократия в современном мире быстро вырождается в диктатуру либо изначально носит несколько лубочный характер, как в Швейцарии.
Выборы как способ передачи своих прав кому-нибудь поумнее – с технической точки зрения, разумное решение. Особенно если в процессе предварительного отбора победили действительно самые умные, а не какие-нибудь смуглые и желтые ребята из Гваделупы. Качество отбора зависит от критериев, а кем эти критерии устанавливаются – не нашего с вами ума дело. В либеральных демократиях набор критериев достаточно продуман и проверен веками, в имитационных – заведомо ущербен. «Люлька оказалась с трещинкой».
Не то чтобы я призывал к какому-то полному солипсизму. Только надо понимать, что мы делаем на самом деле, когда кого-то или что-то выбираем. Понятно же, что для великого множества сограждан выборы – это самая лучшая психотерапия, которая только может быть. Оптимальный способ канализировать свою ненависть к другим классам, другим странам, другим людям вообще. Пусть уж лучше на участки ходят, чем режут кого-нибудь в подворотне. Есть другие, более тонкие, более высокоорганизованные люди, которые голосованием за ту или иную партию повышают свою самооценку. Они это называют «гражданским сознанием». Есть также те, кто покупает не кока-колу, а пепси-колу. И наоборот. И эти два напитка действительно слегка отличаются по вкусу. Поверить в то, что вы не умрете от жажды, перестав покупать любую колу вообще, довольно трудно.
Комок 2007
До сих пор помню день, когда на уроке литературы наша прогрессивно мыслящая учительница рассказывала нам о том, что на самом деле произошло с молодогвардейцами. Как именно их казнили. Как чей-то труп при падении в шахту зацепился за крюк и вытянулся чуть не до трех метров. В классе было сумрачно, горел желтый свет. Я слушал и думал: зачем она нам это рассказывает?! Мы же дети!
Звонок разбил тишину в классе.
Кровь на спирту
Поселок Памяти 13 борцов, бывший Знаменский, переименован в честь рабочих-революционеров, которых в годы Гражданской казнили колчаковцы. Сперва каждому – пуля, затем – саблей по шее, а для верности уже сброшенных в яму кололи штыками. Один из казненных, Гурский, выжил – палачи были пьяные. Недорубили, недокололи. Выбрался из ямы уже ночью, пополз куда-то, его нашли, спрятали, выходили. Вот так и стало известно о смерти остальных. Улица Гурского – одна из главных в поселке. Разумеется, детям рассказывают всю эту историю в школе. Однако мало кто из местных называет поселок именно так. И в самом поселке, и в районном центре Емельяново говорят просто: Стеклозавод.
Стекольный завод, единственный в крае, существует уже 180 лет. Основная продукция – пивная и водочная бутылка. Только вот закрыт он, не работает. С 1995 года, как в частные руки перешел, то закроется, то оживится ненадолго. Говорят, владельцы деньги отмывают таким образом. Рабочим должны до сорока тысяч. Соответственно, бывшие трудовые династии – когда три поколения работали на одном заводе – сменяются династиями совсем другими. Когда два поколения рожают детей государству, пьянствуют и воруют. Уже вернулись из детдомов те, кто был туда отправлен родителями десять, пятнадцать лет назад. И сами родили детей, и отказались от них. Еще здесь много бывших заключенных, много тех, кто приехал из других районов края – одна, например, мама приехала с пятью детьми, и все от разных отцов. Помимо завода, есть школа, больница, пекарня, лесопилка и несколько частных магазинов. Те, кто там работает, получают зарплату. Еще можно шабашить, разбирая кирпич на 13-ой площадке Телевизорного завода, недалеко от поселка – производства там давно уже нет, а катакомбы остались. Туда же бегут и дети, в катакомбы. Живет в поселке больше трех тысяч человек. Один из них – Слава Тучков, мальчик пяти лет, к которому мы и поехали в гости.
Сквозь бутылочное стекло
Осень в этом году выдалась теплая, благодатная. В начале октября еще все было зеленое, и деревья за окном, и трава… Слава играл на улице, которая тоже называется Зеленой, да ее и улицей назвать трудно – за воротами сразу перелесок. Вот в перелеске он и играл. Один. Кувыркался от лихости своей. А бабушка Алла любовалась из окна, как это ловко у него получается. Он ведь, в свои пять лет, здоровее многих первоклашек, и родился богатырем: пять кило весом. Отвлеклась баба Алла по хозяйству, смотрит – а Славы нет. А Слава в это время сам, вставая и падая, дошел до ворот, открыл дверь и мимо собаки, капая кровью – к крылечку. Собака на цепи только голову поворачивала, в полном оцепенении – вроде Слава, а вроде и не Слава. Лаять или нет? Все-таки залаяла. Тут бабушка и выскочила. Что было потом, плохо помнит. Помнит, что лицо у внука было как кусок мяса, буквально. И следы от Славиных пальцев, два кровавых отпечатка на зеленых воротах, еще до сих пор остались… А там, где он играл, где зеленая трава была вся в крови, следов не осталось уже на следующий день – вылизали бродячие собаки.
В зависимости от эмоциональности каждого человека, сочетание красного цвета с зеленым порождает в смотрящем чувство тревоги, дискомфорта, иногда приступ паники. Это, говоря научным языком, не комплиментарные цвета. Красный возбуждает, зеленый успокаивает. А если их смешать, получится бурый. Цвет засохшей крови.
Сколько человек били Славу, до сих пор понять невозможно. Кто говорит – трое, кто говорит – пятеро. Сам он мало что может сказать, потому что после первых же ударов упал на землю. Такие-то тебя били? – спрашивают. Да, били. Их приводят. Нет, говорит, это не они. Может, ты боишься, Славочка? Мотает головой – нет, не боюсь. Но не они.
Строго говоря, его не били. Когда бьют бутылкой по голове и штакетиной по спине и лицу, это по-другому называется. Его убивали. И убили бы, если бы не соседская девочка, которая с младшим братом возвращалась мимо домой. Прибежала в дом и заревела: «Мама, папа, там пацаны Славу бьют! Так страшно, столько крови…»
Им до появления свидетелей страшно не было, им было весело. Они пытались оторвать Славе уши, разорвать пальцы, разорвать рот, жгли об него горящие сигареты. И, в общем-то, в таких случаях обычно говорят: садисты, нелюди. Но это не были нелюди, это были дети. Старшему было десять лет.
Лирическое отступление
Перед тем, как наведаться в поселок 13 Борцов, мы заехали в Емельяново, в районную администрацию. По словам Любови Семеновны Хмарской, секретаря комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав, случай со Славой Тучковым – далеко не уникальный. Вообще по числу преступлений Стеклозавод и Емельяново наравне, хотя на Стеклозаводе живет в несколько раз меньше жителей. По району в целом – снижение преступности, по Стеклозаводу – рост. Чаще всего ездят с рейдами именно туда. Вот совсем недавно двоих подростков население попросило убрать: «Если вы их не изолируете, мы не знаем, что сделаем!» Залезли в квартиру, телевизор топором разрубили, на окне нагадили. Это, конечно, шалости. Бывают и другие случаи: мальчик встречался с девочкой. Что-то не понравилось, задушил девочку и бросил в Качу. Братья С., умственно отсталые, поймали в лесу своего ровесника, облили бензином. Поджечь не успели – убежал. Всего в поселке 44 подростка-дебила. Их никто ни в какое учреждение не направит. В Емельянове была школа для умственно отсталых, ее закрыли. Два детдома в районе – емельяновский и тальский, их сейчас объединяют в один, в Талой закрывают. А емельяновский уже и так переполнен. Малолетних правонарушителей, которым исполнилось 11 лет, можно отправить в центр временного содержания на срок от десяти до тридцати суток, или в спецучреждение закрытого типа. Спецшколы такие есть на Алтае, в Улан-Удэ. Но оформить туда одного подростка стоит тридцать тысяч рублей. Из одной такой школы недавно вернулись две девочки в поселок, не хотят ни работать, ни учиться – документов, мол, нет. Службы соцзащиты восстанавливают им документы, устраивают на работу – все равно не идут: «Государство нас обязано содержать». И в детдомах, и в спецшколах воспитывают иждивенцев. Две трети бывших детдомовцев вскоре оказывается за решеткой.
Это все – наследственное. Все эти дети – дети алкоголиков, которые размножаются со страшной силой. К нам, говорит Любовь Семеновна, приезжают главы сельских администраций, и говорят: вот бы всех этих алкоголичек собрать, завести куда-нибудь и расстрелять! А потому что больше ничего не действует. Наказать за пьянство, за то, что детей не воспитывает – а как ты ее накажешь? Штраф взять? Так у них в доме даже постельных принадлежностей нет. Смеются в лицо: выносите что хотите, все ваше, а мы как пили, так и будем пить. Ладно бы родители просто пили. Один собственного ребенка держал на цепи, издевался. Садист натуральный. Пробовали привлечь по 156-ой статье – бесполезно. Другой догнал собственного сына, схватившего со стола кусок хлеба, и полоснул ножом по спине. Результат? Мальчика-таки отправили в детдом, в связи с явной угрозой его жизни. Родственники таких детей брать отказываются, у них и так жизнь не сладкая. Мальчик плакал: «Я не хочу в детдом, я хочу, ЧТОБЫ ПАПУ ПОСАДИЛИ В ТЮРЬМУ!» Но папа его остался пьянствовать дальше. Да, говорит Хмарская, было постановление об усилении профилактики детской беспризорности в 2002 году, целая кампания была, да прошла она стороной, никого не коснувшись, да ведь и выходит так, что борьба с беспризорностью – это борьба с детьми! Это когда их наказывают за грехи их родителей. Ребенок не виноват в том, что он родился. Ребенок не виноват, что его мамаша рожала его для того, чтобы получить и пропить пять тысяч, а сразу после заявила: забирайте его в детдом, мне он не нужен.
Бывают иногда случаи, когда пьющие родители изъявляют желание закодироваться. Редко, правда. Но даже в этих редких случаях не всегда удается найти спонсора, который бы это кодирование оплатил. Да и толку от кодирования? Вот, говорит Хмарская, отправили мы одну, побывали недавно у нее дома. Ребятишки чистенькие! Дома уютно, тихо! Но – у нее нет работы. Поищет, поищет – и опять запьет…
А что делать трезвому человеку в поселке Стеклозавод? Кто-то работает в аэропорту (Славина мама, Маргарита, там поваром), кто-то в хлебопекарне. Но на всех работы не хватит, большинство живет не пойми чем. Помнится, была в поселке серия странных поджогов – горели не жилые дома, а муниципальная собственность. Грешили тогда на маньяка, хотя я думаю, проще все – сгоревшее нужно отстраивать, нужен лес, нужны плотники. Работа! Заработок.
Детский сад тоже перестраивается. Говорили, что из-за его закрытия Славу и побили – так бы он в садике был. «А кому этот детский сад нужен, если за него с 1 января придется 2 тысячи платить? – спрашивает Хмарская. - У кого есть такие деньги?»
Детки
И вот въезжаем мы в поселок по заснеженной улице товарища Гурского, озираемся в окна автомобиля – где тут школа? Там работает Ирина Викторовна Жижа, социальный педагог, к ней мне посоветовали обратиться в Емельяновской комиссии ПДН. «А вон, - говорит водитель, - школьник идет, у него и спросим».
Представьте – абсолютно пустынный поселок, несмотря на дневное время, снег, ветер, и по обочине семенит потешная крошечная фигурка с огромным ранцем за спиной. Ножки короткие, шапка большая – Филипок. Догоняем: «Ты в школу идешь?» - «Да». – «Садись, подвезем». Без тени сомнения пацан садится в машину к трем незнакомым дядькам. Показывает, куда ехать – а ехать довольно далеко.
- Ты в какой класс ходишь?
- В первый.
- А почему никто не провожает тебя?
- Не знаю, - шмыгает носом, улыбается.
- Как тебя зовут-то, знаешь?
- Илюша.
- А фамилия?
- Тучков.
Вот это мы попутчика себе нашли, Славиного брата.
От него и узнали, что Слава только что вернулся домой, что сейчас он у бабушки, на улице Зеленой, что мама уехала в город, а папа работает на лесопилке, кажется, но с ними не живет, и что «у Славы вся голова в болячках». Жалко братика, спрашиваем. Ага, говорит Илюша.
А вот и школа. Сразу как вошли, к нам подходит вежливая дежурная с вопросом – кто такие, к кому. Это что, когда мы выходили, за нами дверь закрыли на висячий замок – на время уроков запирают. Чтобы дети не убегали, но не только поэтому: говорят, вскоре после Беслана рядом со школой видели каких-то нерусских с бородами, вот и решили подстраховаться.
Итак, школа поселка Стеклозавод. 315 детей. Из них только треть – из нормальных полных семей, где родители не в разводе и не конченые алкоголики. 24 ребенка – сироты. Из них только семь – настоящие, остальные так называемые «социальные», то есть сданные под опеку родственникам или государству живыми родителями. Одна такая мама шестерых уже в детдом сдала, этим летом родила седьмого.
Ирина Викторовна, собственно, всех этих детей и отправляла в детдом. Только за сентябрь-октябрь устроила шестерых. А всего – 94. Как обидно, говорит она, что эти мамы ходят и опять рожают. Как обидно, что повышение рождаемости в глазах государства – это доказательство правильности его государственной политики. Это якобы свидетельствует о росте благосостояния. Ирина Викторовна ездила в Красноярск, когда там был съезд депутатов, взяла там слово, и спросила у присутствующих: у кого из вас больше двух детей в семье? Молчание. У большинства вообще один ребенок. Родители трезвые знают, как трудно даже одного поднять, прокормить. Двое – это уже большая ответственность. А одинокая мама с ребенком – это семьдесят рублей в месяц от щедрот и невозможность устроиться на хорошую работу. Это годы недоедания, недосыпания, недо… недо… У Ирины Викторовны – сын. Взрослый. Служит в армии. Пишет письма. Что в тех письмах, пересказывать не будем. «У вас есть сын? – спрашивает она. – Не позволяйте ему служить в армии!»
Как должна себя чувствовать женщина – просто нормальная женщина, мать – когда она приходит в натуральный притон, где холод, голод и смрад, где с утра до вечера пьянка, на кровати сучит ножками посиневший от холода новорожденный, осипший от крика, а его родительница на вопрос, почему ребеночек без пеленок, отвечает, трясясь с бодуна как в лихорадке: «А у меня денег не-ет на пеленочки»?
И вот эти… как их назвать-то… и увеличивают рост рождаемости в нашей замечательной стране. Путем пополнения детдомов, колоний, кладбищ. И вместе с ростом преступности. Ребенок не виноват, что он родился. Ребенок, зачатый пьяными родителями, не виноват, что он не может сосредоточиться, неусидчив, отстает в умственном развитии. Ирина Викторовна на том съезде предложила принять закон какой-то, хотя бы на уровне края, программу рождаемости. Чтобы не позволяли рожать пьяницам, бичевкам. Чтобы родителей, сдающих детей в детдома, да даже просто не следящих за их воспитанием, привлекали к уголовной ответственности. Ее осмеяли там. В большом городе. «Я смотрелась как гадкий утенок среди всех этих депутатов». Ей вежливо, культурно, иронично говорили, что у нас правовое государство, что нас вот-вот примут в Совет Европы, а то, что предлагает она – это нереально, потому что средневековье и дикость.
Дикость
Семья Тучковых, по шкале поселка Стеклозавод – сравнительно благополучная. В семье четверо детей, старший, Максим, от другого отца и носит другую фамилию. В школе учится неважно, курит, выпивает. Астматик. Катя в седьмом классе. Родовая травма головы. Илюша – слабенький, плохо ест. И самый младший – Слава. Здоровый, полноценный ребенок. Любимец бабушки и дедушки. Защитник Илюши. Отец Тучков давно живет с другой женщиной. Мама работает посменно, так что чаще всего старшие дети дома одни, младшие у бабушки.
Мы со Славой сидим на диванчике в бабушкином доме, он встает, берет с подоконника какую-то змейку, теребит ее в руках. Смотреть на него все еще жутковато – правая часть лица раздута, затылок сочится, на руках ожоги и разрывы. Хотя по сравнению с тем, что было, небо и земля – бабушка говорит. Хорошо, говорит, что в 20-й больнице все швы расшили, которые в Емельяново наскоро зашивали, а то бы остался внук изуродованным на всю жизнь. В «двадцатку» Славу доставили полумертвым, операция шла с четырех часов дня до часу ночи. «Тебе не страшно спать, оставаться одному?» - спрашиваю я. Нет, мотает головой Слава. Мужичок. А бабушка говорит, что спит он неспокойно, что плачет по ночам… «Ты хочешь, чтобы их наказали?» Да, говорит он, хочу. «А как?» «Не знаю».
А что еще может сказать ребенок?! Он даже не знает точно, сколько было мальчишек, которые его избивали, даже не помнит, кто это был. Мы-то приехали, вооруженные знанием, что после недели допросов (с участием родителей и педагогов, естественно) вина всех пятерых доказана, а в возбуждении уголовного дела – отказано. В связи с малым возрастом. Уже и свидетели (та самая девочка-третьеклассница) отказываются от своих показаний. И родители двоих братьев, которые особенно лютовали, заявляют, что у тех алиби. Родители очень благополучные, кстати – коммерсанты. Старший из избивавших Славу говорит, что оговорил себя, то есть просто как в песне – «Взял вину на себя». Найди тут правду! Один-единственный Андрей Жиляков, первоклашка, открыто признается: да, я бил Славу. И со мной вот они. Но с этим «прирожденным убийцей» мы еще позже встретимся.
Были бы это взрослые, говорят в милиции, мы бы их в две минуты раскололи. А дети дело другое… Темное дело.
И все-таки – я ожидал увидеть запуганного, несчастного ребенка. А увидел героя. Дело не в том, что он улыбался, хотя и редко, и с трудом. Но он это все уже ПЕРЕЖИЛ. И когда мы уходили со двора, а Слава нам махал в окошко, страшно было не за него – за Илюшу.
Прирожденный убийца
Когда Ирина Викторовна вызвала из класса и повела к нам по школьному коридору Андрюшу Жилякова, обнимая его за плечи, я подумал, что это ошибка какая-то. Заморыш, настоящий заморыш, в костюмчике, вострое личико, бледный, кашляет надсадно – видно, что сильно простужен. На стуле ерзает, мнется, личико дергается, ну кого он мог бить?! Не то что Слава – Илюша, и тот его крупнее. А вы с Илюшей в одном классе учитесь – как у вас теперь отношения? – спрашиваю я. «Нормальные», - улыбается Андрюша. «Вы играете вместе?» - «Нет». По его словам, Андрюшу как-то побили Соболя (соседи по улице), а Слава за него не заступился, вот Андрюша на него и обиделся. Слава такого не помнит, кстати. Тот день в описании Жилякова выглядит так: он играл на улице, потом сестра Ира позвала его мультики смотреть, а сама села уроки делать, а потом он пошел гулять на улицу Зеленую с двумя братьями Н., и где-то по пути к ним еще двое пристали. Впятером они пришли к дому Славы, который спросил: «Чего пришли?», а Андрюшу так вроде даже обозвал обидным словом «козел» (Слава говорит, что не было этого). После чего они его начали бить тем, что попалось под руку. Бутылкой, палкой, камнями.
Уже потом, на фотографии, я рассмотрел, что у Андрюши острые глазки, и вся повадка – маленького зверька. Но это ни о чем ведь не говорит, правда?
Праздник непослушания
И вновь мы колесим по поселку с Ириной Викторовной. Говорим о настоящем и будущем всех этих детей. Мама Славы будет, видимо, подавать в суд на родителей его обидчиков – чтобы оплатили лечение. Снова мытарства, очные ставки, нервы, слезы. А те, кто уже подрос; те, у кого никаких родителей нету – беда может случиться с каждым, и беды можно ждать от каждого. Недавно Ирина Викторовна увозила в детдом двоих, младшему было пять лет. В приемной минуты не мог усидеть спокойно, ругался матом, говорил: «Ну че мы тут сидим, мне бы сейчас покурить! Или спиртяшки выпить!» Их там, в детдоме, отучают от курева, от спирта… И они потом Ирину Викторовну благодарят. А все же при каждой встрече спрашивают: как там мама? Почему она не приходит? А мама в это время валяется никакая от спирта дома, в окружении бичевья…
Да, в школе есть целая программа, как бы занять детей во внеучебное время. Кружки авиадела, лесничества. Замечательный музей краеведения. Есть «служба спасения» - Ирина Викторовна, ее коллега – школьный психолог, есть НЗ – ручки и тетради для детей, у которых в доме нет ничего, кроме пустых стаканов. И глава поселка, Петр Павлович Бабенко, помогает, как может. Тысячу рублей выделил в прошлом месяце. Но все это – как воду решетом носить через пустыню. Потому что если в семье неблагополучно – никто не поможет.
Трое школьников недавно ограбили местный универмаг. Третий и пятый классы. Сняли с себя всю старую одежду, сложили аккуратными кучками. Надели все новое, чистое. Открыли банки с краской и разбрызгали повсюду – чтобы испортить как можно больше. Взяли деньги из кассы, двадцать тысяч. И отправились путешествовать – в военный городок поблизости, в аэропорт. Купили бинокли, ели в кафе. ЕЛИ! Впервые в жизни – по-человечески.
Подростку, совершившему преступление, первый раз дают срок условно. И второй раз условно. Ну, может быть, на третий раз и посадят… К большому огорчению родителей: «Зачем вы его на тридцать суток забираете, вы его на три года заберите! В тюрьму или куда хотите». Мы вам – государству – детей родили, теперь вы о них заботьтесь. Хоть в Чечню, хоть мыло из них делайте. Нам – на опохмел.
За детскими забавами –взрослые. Двое 17-летних изнасиловали ровесницу. «Дружили» с ней по очереди, потом решили совместно. Ей это не понравилось, и она их посадила. Дали парням год, потом выпустили. Скоро снова сядут, но уже за что-нибудь другое. Или за кого-нибудь другого. Вся их жизнь уже определена, очерчена, в колее.
На обратном пути наша машина обогнала стайку детворы. Школьников. Пол-дня мы пробыли в поселке 13 Борцов, а сколько видели взрослых? На улицах – несколько ветхих старушек. И все. Остальные сидят по домам и пьют. Куда идут эти дети – к себе домой? Какие у них еще милые детские лица. Такие же были у тех, кто убивал Славу. И у самого Славы.
Великая депрессия
Заведующая детским отделением краевого психоневрологического диспансера Ольга Смирнова говорит, что за последние годы проявления детской агрессивности выросли вдвое-втрое. И причиной этому, как ни странно, - депрессия. Это раньше считалось, что депрессия – это слезливость, угнетенность, безволие, нежелание чего-то добиваться, работать, жить, склонность к суициду. «Только заставь меня делать уроки, я себе вены перережу!» Сегодня депрессия – это в первую очередь агрессивное отношение к окружающим. К тем, кто младше по возрасту, слабее, ниже по социальному положению, имеет какие-нибудь физические дефекты… Если социум не позволяет сквитаться за собственное унижение со стороны родителей – идет агрессия по отношению к животным, к младшим братьям и сестренкам. У детей это острее и неадекватнее, поскольку личность еще незрелая, не отдает себе отчета в последствиях, реакция раздражения превалирует над реакцией торможения. Взрослый может остановиться, встряхнуться. Дети если уж начали драться – то до конца.
Конечно, говорит Ольга Николаевна, очень много детей рождается неполноценными из-за плохой наследственности. Необязательно это родители, это может быть дед, тетка, какой-нибудь еще дальний родственник с психической болезнью. Это патологическое протекание беременности и родов. Что касается «пьяного зачатия», то хочется успокоить молодоженов, которые, допустим, зачали ребенка в день свадьбы, после множества тостов – острое алкогольное опьянение, если в жизни родители нормальные, не вызывает никакой патологии плода. И наоборот – если родители тяжелые алкоголики, то даже будь они трезвыми на момент зачатия, патология все равно будет. Вопрос в степени. Откровенные дебилы, умственно отсталые, часто добрее «нормальных» детей. Многие идут разгружать вагоны, мести улицы, продавать газеты, мыть машины, полы – но не воровать и не грабить. Не могут перешагнуть определенную грань. А есть дети, у которых есть все, но они за сотовый телефон могут избить, унизить, убить.
- Это раньше, если ребенок к нам попадал – вор, бродяжка, то почти стандартной формой было: родители пьющие, с низким ай-кью… У нас есть один пациент, постоянный уже – полная противоположность. Папа и мама – коммерсанты, и сотовый у него есть, но ему нравится отбирать у других, нравится чувствовать себя властелином, повелевать. Хочется создать свою империю. У многих крупных деятелей неблагополучные дети. У юристов, у педагогов. И им есть где находить своих «подданных». Неблагополучные подростки, которые в жизни имели каких-то благ очень мало, стремятся быть признанными, попасть в какие-то группировки с богатыми детьми, пускай на уровне шестерок, прихлебателей. Но для них это престижно. Те их используют в своих целях. А бывает и другое: детей коммерсантов, политиков вовлекают в наркоманию. Родители думали, если с детьми что случится – уедут за границу лечить. А не получается…
Под колесами любви
Самое большое заблуждение – полагать, что тебя и твоих детей это не коснется. Никто не застрахован. Общая психопатизация общества настолько велика, а чисто физическая его деградация – настолько необратима, что спастись в одиночку не получится. Вы можете отдать своего чудо-ребенка в суперэлитную школу, и его там посадят на иглу. Или просто на улице подойдут и убьют за десятку. Мы печемся о нашем будущем, проявляем гуманность, мы помещаем имбецилов в специальные детдома с целым штатом нянечек, педагогов, воспитателей, с шестиразовым питанием и ковровыми дорожками в коридорах – а нормальная мать нормальному ребенку может купить одно яблоко в неделю и шоколадку по праздникам. Мы широкомасштабно боремся с детской беспризорностью и наркоманией, а вполне взрослые алкоголики продолжают плодиться как кролики и сдавать приплод государству. В Белоруссии государство обязывает родителей, даже если они отказались от ребенка, работать, чтобы его обеспечивать. Но Белоруссия – это диктатура, а у нас правовое демократическое государство…
Любовь приобретает порой странные формы. Есть дети, которые не хотят жить в семье с нормальными родителями, а есть такие, которые хотят – с родителями-алкоголиками, бомжами. Сын убивает отца за то, что тот геометрию заставил делать. Мать отказывается отдать в спецприют десятилетнего сына, который ее даже не узнает. Он не говорит. Холодильник в квартире - на замке, потому что он съедает все буквально, это полибулемия. Кирпичную стенку пробил до соседей, окна затянуты пленкой. А у него сестра младшая, умница, талантливая. Мама мечется – оставлять ее вдвоем с братом страшно. А та уже начинает ему подражать… Это крайние случаи, это – готовые пациенты. Но, говорит Ольга Николаевна, «я часто прихожу в школу и сочувствую учителям. Мне в сумасшедшем доме работать легче. Я боюсь приходить в школу во время перемены, когда все вырываются из классов, поднимается дикий крик, толкотня. У нас существует все-таки некое понятие об иерархии. За двадцать лет ни один ребенок – мой подопечный – ни разу меня не оскорбил, ни разу даже не замахнулся…»
Все начинается в семье, не устает она повторять. Да только вот сама семья, как институт общества, похоже, прекращает свое существование. Яростная феминизация последних лет имеет вполне логическое объяснение – женщины выносливей, терпимей, в нынешних условиях это позволяет им становиться действительно главами семей. Но, поглощенная карьерой, зарабатыванием денег, женщина не может проявить свою любовь. Не успевает. Устает. «Кормлю, одеваю, о чем еще речь?» - типичный ответ.
- Маленькая личность этой маминой любви не чувствует и страдает. Вот, если вы ездите общественным транспортом, наверняка много раз видели, как ведут себя многие школьники в автобусе. Как шарики ртути. Пихают друг дружку, толкаются, чувствуется нервическое оживление. Так вот, по ним можно смело сказать, что их просто в детстве мало брали на руки. Мало кувыркали, тискали. Недоласканные, недонянченные, недотормошенные…
Недо… недо… недо…
Мы ведь, скорее всего, знаем все это, не слепые же и не глухие в самом деле. Просто это настолько больно, настолько мучительно – понимать, что у тебя, у твоей страны, у твоей семьи нет будущего. Ладно бы настоящего. Ладно бы прошлого. Будущего нет. Ради чего тогда вообще все? Мы живем в государстве, лишенном смысла. Мы живем в государстве, не любящем своих граждан. Мы живем в государстве, УБИВАЮЩЕМ своих детей. Мы стараемся об этом не думать. Случай с маленьким Славой Тучковым, по своей запредельной дикости, не мог пройти незамеченным. Но и он скоро забудется. И все пойдет по накатанной колее.
Комок 2004