СЕРГЕЙ ПАГЫН 

*** 


«Шапку в рукав… 
Шапкой в рукав – и да хранит тебя Бог» 
Осип Мандельштам 

В рукав ли шапкой, 
мышью под рогожу, 
в солому, в глушь запечную сверчком, 
занозинкой осиновой под кожу 
не спрятаться… И праведным огнем, 

заклятьями кривыми и распятьем 
из веточек себя не уберечь… 
А время бешено стрекочет на запястье 
и к стылой глотке прилипает речь. 

Не спеть, 
не вскрикнуть, 
не пробраться вором 
в каморку вечности с оконцем в мерзлый сад… 
И хрипло шепчешь, звездным приговором 
к своей земле измученной прижат, 

о трудном хлебе, 
о дорожном чае, 
о том, что свет с пастушьим дымом слит, 
что вьется снег 
и в ветре безначальном 
пружинка смеха детского дрожит. 

  

    ..^..




ЕВГЕНИЙ КОНОВАЛОВ 

Ars poetica 

Так мальчик голубиной шеей заворожён,
так атлеты бегут по стадиону амфоры,
так на аэродром садится алюминиевый дракон
развёрнутой во времени и пространстве метафорой. 

Инструмент ли ты языка,
копьё ли, брошенное одиночеством
в небеса и летящее слепо
к неизвестной цели? - Примеривайся, пока
ледяная безлюдная ночь черства,
как горбушка чёрного хлеба. 

Только зрелищ! Запоминай, как просвечивает наряд
осеннего клёна - обряд похоронный - мурашки по веткам,
как тени от слов на листах дрожат
под мистическим ветром. 

Вот она наступает по всем фронтам,
в руках у неё города и эпохи
дышат любовью, гневом и алыми
сполохами, - а писаки нам
плачутся, как дела её плохи. 

Поэзия не следит за журналами. 

Ей
важней,
что липы в белых гольфах - совсем как ряд
первоклассниц с букетами окрестной сирени;
что бродячие псы исподлобья на прохожих глядят
с мученическим смиреньем;
что однажды шагнул - и нет пути назад
по канату сплетённых стихотворений. 

Обнял воздух - и шею готов сломать,
истребителем заходишь на цель, от восторга
с ужасом одуревши, - а всё не стать
молодеющим ангелом Сведенборга. 

Время расправляет пергамент
и показывает то прах, то дым
зазывалой-фокусником - на устах елей, -
обманывая старцев полигамной
славой, давая на чай молодым. 

Поэзия не помнит своих создателей. 

Зачем же идти на амбразуру слов,
проживая и быль и небыль;
зачем верхушки берёзовых стволов
по шахматной доске проходят в небо;
зачем до рези в глазах ты готов
несказанное видеть одетым рифмой нелепой? 

Искусство поднимать себя за волосы - вот то,
что присуще нам - фотосинтез по выдаче
в одни руки, - чтобы грубое словесное долото
контур тёмного воздуха могло выточить. 

На распродаже подержанных факелов получать
удостоверение в испытанной благодати;
или знать, как посмеивается сквозь печаль
несговорчивый демон Сократа;
или стать сосной, горящей в лучах
собственного заката. 

Ночью шевелятся иглами волосы на голове,
утром хлебнул росы и забываешь, кто ты, -
не пророк, но уверовавший в себя человек
обживает молчания зияющие пустоты. 

Вот и всё призвание. Ради бога,
обойдёмся без Бога - строк, полей
и заглавий. В такой дыре
мудрено отыскать к нему дорогу,
одной ногой в античном акрополе,
другой - в буддийском монастыре. 

Переполняет чернильная вода
кувшин из белого дерева,
раз навсегда -
разбей его. 

  

    ..^..




ЛИЛИАННА САШИНА 

И ливень, полощущий сад 

.. И ливень, полощущий сад, и несдержанный гром, 
катящийся кубарем вниз по овражьему склону, 
как ржавая банка (в её жестяное нутро 
насыпали гальки и щебня), и крепкие кроны — 
упрямые — трёх тополей, и макушки рябин, 
раздёрганных горе-цирюльником, стриженных косо, 
и лужи-экраны, в которых картинка рябит, 
и бледная поросль плюща (расплетённые косы 
он долго и тщетно пытался от ветра сберечь, 
а нежные листья темнели от пятен и вмятин), 
и струек протяжных звеняще-сумбурная речь, 
и душная взвесь ароматов озона и мяты, 
и нервная тишь в полминуты, и росчерк стальной, 
и вновь — пробирающий грохот (он страшен до дрожи!), 
и эха разбег за серебряно-синей стеной, — 
и, кажется, мир каждой каплей 
размыт и размножен. 

  

    ..^..




ИГОРЬ ЧУРДАЛЁВ 

Всё-то мелет заоблачный мельник... 

Светлане Холодовой 

Всё-то мелет 
заоблачный мельник 
свой рассыпчатый снег. 
Дотемна 
я смотрю, как бледнеет и меркнет 
свет в ожившей гравюре окна. 

Так правдив и реален рисунок, 
словно время вернулось назад, 
где в наполненный радостью сумрак 
дети с горок-ледянок скользят. 

Где грядущее – сладкая тайна, 
и медлительно столь колесо 
лет. 
И счастье - не знак обладанья. 
Где оно просто счастье, 
и всё. 

И печаль обитала другая, 
там, откуда убраться спешил 
прочь, 
израненным в кровь достигая 
ледяных и пустынных вершин. 

Оттого-то и взгляд этот горек, 
замерзающий на полпути, 
там, где дети катаются с горок, 
на которые мне не взойти. 

  

    ..^..




ЕЛЕНА ЗИМОВЕЦ 

Meiner Stadt 

Я отправлялась к тебе как в святую Мекку, 
Тихой паломницей в пору душевной смуты. 
Чтобы влюбиться в тебя до скончанья века 
Мне пригодилось не более полминуты. 

Росчерком нотным легли облаков заплаты, 
Опусы эти с листа распевают птицы. 
Я и не знала, мой Веймар, что для меня ты 
Райские кущи, а вовсе не заграница. 

И не к чему мне скитания в дальних странах 
От Аравийских пустынь к побережью Чили, 
Если любимые Гёте и Лукас Кранах 
Вечность свою и бессмертье тебе вручили. 

Давних твоих секретов постичь не в силах, 
День откровеньем и тайною лёг на плечи: 
Сколько уместится ангелов легкокрылых 
На острие Якобскирхе* в пасхальный вечер?.. 

Где-то на Замковой башне пробили «время». 
Небо закатное в цвет перезрелой клюквы. 
Кротко дышу твоим воздухом рядом с теми, 
Чьи имена произносят с заглавной буквы. 

Скоро ты станешь картинкой на мониторе, 
Тайной надеждою, темой для медитаций, 
Сном о себе, где в негромком вечернем хоре 
Эхо твоих мостовых позовёт остаться… 

*Якобскирхе - церковь в Веймаре, где покоятся Фридрих Шиллер 
и Лукас Кранах Старший. 

  

    ..^..




ЭДУАРД УЧАРОВ 

Подворотня 

Привет тебе, суровый понедельник, 
Должно быть, вновь причина есть тому, 
Что в подворотне местной богадельни 
Тайком ты подворовываешь тьму. 

И клинопись с облезлой штукатурки 
На триумфальной арке сдует тут. 
Здесь немцы были, после клали турки… 
На Vaterland могильную плиту... 

Теперь же неуёмная старушка 
С бутыльим звонцем – сердцу веселей – 
Все мыслимые индексы обрушит 
Авоською стеклянных векселей. 

И каждый здесь Растрелли или Росси, 
Когда в блаженстве пьяном, от души, 
На белом расписаться пиво просит 
И золотом историю прошить. 

  

    ..^..




ВЛАДИМИР МЯЛИН 

* * * 

Умрёшь, а голос остаётся 
В устах, на горьком языке – 
Бормочет, щёлкает, смеётся 
И замыкается в стихе. 

Звенит и скачет красным гномом 
В печи на жарких остриях. 
И нет тебя ни в клетях дома, 
Ни в растворённых небесах... 

Но – всё, что пело и дышало, 
Он сам в самом себе собрал; 
Смотрел, как тело отлетало, – 
Смеялся, щёлкал, трепетал... 

  

    ..^..




СВЕТЛАНА ХОЛОДОВА 

*** 

На солнце наложено вето, 
и неба заношен лоскут, 
и звонкое щедрое лето 
в скупую вместилось тоску 

нащупывай снова и снова 
средь сумрака ветреных дней 
соломинки смысла и слова, 
чтоб жизнь показалась родней 

какого сухого остатка 
ты ищешь в сраженье с собой? 
послушай, как больно и сладко 
по чащам свистит листобой 

и рваные мечет мониста 
под ноги раздетым лесам 
…берёзовых парашютистов 
последний, прощальный десант 

  

    ..^..




ИВАН ЗЕЛЕНЦОВ 

*** 

Скажи, душа, как выглядела жизнь, 
как выглядела с птичьего полета? 

И.Бродский 

То ли ветер гудит, то ли воют волки. 
Полон скрипов и шорохов старый дом. 
Тикают ходики. Шелестит на полке 
Стивена Кинга полураскрытый том. 
Поздняя осень. Стегают окно деревья. 
Прячась под кронами кленов и тополей, 
жмутся друг к другу дома на краю деревни, 
словно продрогли, и так им чуть-чуть теплей. 
А над деревней на сизых дымах коптится 
низкое небо. И стоит уснуть тебе, 
стоит уснуть, и душа упорхнет, как птица 

Черная птица рванет по печной трубе 
и полетит над великой святой равниной, 
чтобы увидеть, в ночных небесах паря, 
всю ее грязь, нищету, голытьбу с рваниной, 
избы кривые, непаханые поля. 
Вот она, вот - всем ветрам и врагам на милость... 
...Будто в пазах мирозданья рассохся клей, 
Будто местами материя прохудилась, 
и выползает, клубясь, изо всех щелей, 
щерится скользкий, голодный, предвечный хаос - 
тысячеглаз, стоголов, саблезуб, сторук. 
Боже, да здесь даже крестятся, чертыхаясь, 
в этом краю самородков, больных старух, 
жуликов, пьяниц, фанатиков, где назавтра 
выстроят рай, но всегда настает вчера. 
Где, как скелеты исчезнувших динозавров 
в землю уходят разбитые трактора. 
Где человек - пылинка, где легче спиться, 
чем оставаться, не ссучившись, на плаву… 
…Боже, душа моя, это мне только снится, 
или взаправду, всамделишно, наяву? 

…Встанешь с утра, наберешь полпакета яблок, 
чаю заваришь , погреешь себе еду 
и, ковыряя вилкой, глядишь, как зяблик 
с ветки на ветку сигает в чужом саду. 
Солнечный день. Будто не было и в помине 
ночи отчаянья, страха, бессилья, зла… 
…Только пусто внутри, только черная тень в камине – 
то ли птичье перо, то ли просто зола. Зола. 

  

    ..^..




МАРК ШЕХТМАН 

Переводчик 

С. Александровскому_ 

Словарей стоят монбланы 
Аж под потолок! 
Переводчик строит планы: 
Текст в 16 строк… 

Их в преддверии ночлега 
При огне свечи 
Гений сумрачного века 
Выдохнул в ночи, 
Тяпнул джина без закуски, 
Вышел на балкон… 

Многими потом по-русски 
Стих переведён – 
Сей, из бликов тьмы и света, 
Сладостный ожог... 

Переводчик зол на этот 
Текст в 16 строк. 
Он, к рефлексиям не склонный, 
Скромен и неглуп. 
Что ж, сто раз переведённый, 
Стих болит, как зуб? 

Да, конечно, – переводы, 
Вехи, имена… 
Но давно другие годы, 
Люди и страна, 

И не так таращат зенки, 
Любят, спят и врут, 
И не те нужны оттенки 
Тут, и тут, и тут… 

Труд немыслимо-острожный: 
Лить – да не пролить, 
Как с чужим – быть осторожным, 
Как своё – любить, 

Но – не изменять основам, 
И чтоб Бог помог!... 
И, быть может, станет Словом 
Текст в 16 строк. 


    ..^..